— Я закрою жалюзи, — сказал ван дер Зил и начал вставать.

— Нет, не нужно, Пит, — резко остановил его Квери. — Так они подумают, что мы намерены совершить нечто самоубийственное. На самом деле я бы хотел увидеть улыбки на ваших лицах, джентльмены, так что, пожалуйста, улыбайтесь: это приказ. Даже ты, Гана. Давайте покажем нашей армии, что офицеры сохраняют хладнокровие.

Он положил ноги на кофейный столик, закинул руки за голову и переплел пальцы — пародия на беспечность. Однако его ногти так сильно врезались в плоть, что можно было не сомневаться: там останутся следы. Директор посмотрел на личные фотографии, которые принес Раджамани из дома, чтобы смягчить мрачное сияние скандинавского декора. Гости на свадьбе, в вечернем саду, в Дели, невеста и жених в гирляндах в центре — оба улыбаются, точно маньяки. Вот он, выпускник Кембриджа, стоящий перед фасадом административного здания университета; двое маленьких детей в школьной форме, мальчик и девочка, серьезно глядящие в объектив.

— Ладно, Гана, каковы твои рекомендации? — спросил Квери.

— Есть только один выход: внести ручные корректировки в ВИКСАЛ и вернуть хедж.

— Ты предлагаешь обойти алгоритм, не проконсультировавшись с Алексом? — спросил Джулон.

— Я бы обязательно с ним проконсультировался, если бы мог найти, — резко ответил Раджамани. — Однако он не берет трубку.

— Я думал, что он был на ленче вместе с вами, Хьюго, — сказал ван дер Зил.

— Верно, но он поспешно ушел, не дождавшись окончания.

— И куда он направился?

— Один только Бог знает. Он не сказал ни слова.

— На нас ложится колоссальная ответственность, — сказал Раджамани. — Мне очень жаль. Алекс знал, что проблема существует, а также что мы собирались встретиться днем.

Все молчали.

— По моему мнению, — заговорил Джулон, — мне кажется, что у Алекса нервный срыв, и я прекрасно понимаю, что такие вещи можно произносить только в нашем кругу.

— Заткнись, Эл-Джи, — сказал Квери.

— Но это правда, — вмешался ван дер Зил.

— И тебе тоже следует заткнуться.

Голландец тут же дал задний ход.

— Ладно, ладно.

— Следует ли мне занести это в протокол? — осведомился Раджамани.

— Проклятье, нет, конечно. — Квери указал концом своей элегантной туфли через стол на компьютерный терминал Раджамани. — А теперь слушай меня очень внимательно, Гана: если в протоколах появится хотя бы намек на нестабильность состояния Алекса, то нашей компании конец, и вам всем придется взять на себя ответственность за это перед вашими коллегами, наблюдающими за каждым нашим жестом. Я уже не говорю об ответственности перед инвесторами, заработавшими очень много денег благодаря Алексу, которые никогда вас не простят. Вы понимаете, о чем я говорю? Давайте подведем краткий итог всего лишь в четырех словах: нет Алекса — нет компании.

Несколько секунд Раджамани смотрел на него, потом нахмурился и убрал руки от клавиатуры.

— Хорошо, — продолжал Квери. — В отсутствие Алекса я предлагаю взглянуть на проблему с другой стороны. Если мы не остановим ВИКСАЛ и не вернем дельту хеджа, что скажут брокеры?

— Они сейчас очень трепетно относятся к обеспечению обязательств после того, что случилось с «Леман бразерс». Можно не сомневаться, что они не позволят нам торговать без обеспечения хеджа при существующих условиях регистрации.

— Ну и когда мы будем обязаны показать им какие-то деньги?

— Думаю, до завтрашнего закрытия торгов.

— И какую сумму они от нас потребуют?

— Я не уверен. — Джи-Лонг покачал головой, стараясь все взвесить. — Может быть, полмиллиарда.

— Всего полмиллиарда?

— Нет, полмиллиарда для каждого.

Хьюго на мгновение прикрыл глаза. Пять основных брокеров — «Голдман», «Морган Стенли», «Сити», «АмКор», «Кредит свисс», — в каждый нужно поместить по половине миллиарда долларов. И не безналичные средства или долгосрочные обязательства, а чистые ликвидные наличные, которые следует перевести к четырем часам дня. Конечно, у «Хоффман инвестмент текнолоджиз» такие суммы есть. Они использовали лишь двадцать пять процентов наличных средств, предоставленных инвесторами; остальные показывать необходимости не было. Когда Квери в последний раз проверял резервы, у них имелось по меньшей мере четыре миллиарда долларов только в ценных бумагах казначейства США. И они могли воспользоваться ими в любой момент. Но, господи, какой колоссальный удар по резервам компании; какой шаг к пропасти…

Раджамани прервал его размышления.

— Сожалею, но это безумие, Хьюго. Такая степень риска далеко выходит за рамки наших обещаний. Если рынок начнет сильно расти, нас ждут миллиардные потери. Мы даже можем обанкротиться. Наши клиенты могут подать на нас в суд.

— Даже если мы будем продолжать торговлю, — добавил Джулон, — уведомление об увеличении рисков как раз в тот момент, когда мы собираемся вложить еще один миллиард долларов в ВИКСАЛ-4, произведет негативное впечатление.

— И они уйдут от нас, — с горечью сказал ван дер Зил. — Всякий поступил бы так на их месте.

Квери больше не мог спокойно сидеть на месте. Он вскочил на ноги и начал расхаживать взад и вперед, но в кабинете Раджамани было недостаточно места. И это происходит как раз в тот момент, когда он сумел сделать подачу в два миллиарда долларов. Какая несправедливость! Хьюго рвал руками воздух и строил гримасы небесам. Не в силах выносить выражение морального превосходства, которое не сходило с лица Раджамани, он повернулся спиной к коллегам и оперся широко разведенными ладонями о стеклянную перегородку. Квери смотрел в операционный зал, и его уже не заботило, что подумают сидящие там аналитики.

На мгновение он попытался представить, каково это — управлять инвестиционным фондом, лишенным хеджа, и играть в полную силу на мировых рынках. Океан из семисот миллиардов долларов акций и облигаций, валют и производных ценных бумаг, непрестанно прибывающих и убывающих друг относительно друга; их бросают невидимые течения и бури, образуются смерчи, и никто не в состоянии предвидеть их силу. С тем же успехом можно попытаться пересечь Северную Атлантику на перевернутом мусорном ящике с деревянной ложкой в качестве весла. И какая-то часть Квери — та, что представляла жизнь в виде игры с перспективой неизбежного поражения, та самая часть, которая могла поставить десять тысяч долларов на то, какая муха первой взлетит со стойки бара, только ради того, чтобы ощутить возбуждение страха, — та часть когда-то получила бы от происходящего огромное удовольствие. Но сейчас ему хотелось удержать то, что он уже имел. Квери наслаждался тем, что его знали как менеджера крупного хедж-фонда, часть элиты финансового мира, его гвардейского корпуса. Он занимал сто семьдесят седьмое место в последнем списке самых богатых людей «Санди таймс». Неужели он поставит все это под угрозу только из-за того, что какой-то проклятый алгоритм решил проигнорировать базовые принципы инвестиционных финансов? С другой стороны, не следовало забывать, что он оказался в списке самых богатых людей только благодаря этому проклятому алгоритму. Хьюго застонал. Положение становилось безнадежным. Где Хоффман?