— Быть может, уборка? — добавила Габриэль.

— Знаете, она права — уборка бы тоже не помешала. Послушайте, Алекс, вот моя визитка. Я буду находиться неподалеку в течение следующей недели. Почему бы нам не встретиться, чтобы все обсудить?

Хоффман взял визитку и, не глядя, засунул ее в карман.

— Может быть.

У двери Квери наклонился и прошептал Габриэль:

— Вас подбросить? Я возвращаюсь в Шамони. Могу завезти вас куда-нибудь в городе.

— О, большое спасибо. — Ее улыбка получилась на редкость ядовитой. — Пожалуй, я останусь тут ненадолго, чтобы разрешить ваш спор.

— Как пожелаете, дорогая. Похоже, вы еще не видели спальню… Что ж, удачи вам.

Первый взнос сделал сам Квери, использовав свой ежегодный бонус, чтобы перевезти Хоффмана и его компьютеры в офис в Женеве: ему требовалось место, куда он мог бы приводить будущих клиентов и производить на них впечатление работающими компьютерами. Его жена жаловалась. Почему он не может открыть свой бизнес, который они столько обсуждали, в Лондоне? Разве он сам не говорил, что Лондон — столица хедж-фондов всего мира? Женева привлекала Квери не только низкими ставками налогов, но и шансом на полный разрыв. Он не планировал забирать семью в Швейцарию — впрочем, он никогда им этого не говорил, даже самому себе не признавался. Но правда состояла в том, что семейная жизнь уже перестала быть частью его желаемого портфолио. Семья ему наскучила. Пришло время распродажи, пора было двигаться дальше.

Хьюго решил, что им следует назвать себя «Хоффман инвестмент текнолоджиз», в качестве реверанса перед легендарной группой финансовых аналитиков Джима Саймонса, «Ренессанс текнолоджиз», на Лонг-Айленде: отца всех алгоритмических хедж-фондов. Хоффман энергично возражал — так Квери впервые столкнулся с его манией к анонимности, — но Хьюго настоял на своем: он с самого начала понял, что тайна, окутывающая личность Хоффмана, математического гения, как и Джима Саймонса, станет важной частью успешной продажи продукта. «АмКор» согласился стать их главным брокером и разрешил Квери привести нескольких старых клиентов в обмен на уменьшение комиссии за управление средствами.

Затем Хьюго начал активно посещать конференции инвесторов в США и по всей Европе, его чемодан на колесиках побывал в пятидесяти разных аэропортах. Он любил эту часть работы — обожал роль продавца, который путешествует в одиночку и входит с жары прямо в прохладный конференц-зал с кондиционером. Отель расположен рядом с изнемогающей от зноя автострадой, а Квери очаровывает незнакомую и скептически настроенную аудиторию. Его метод состоял в том, чтобы показать результаты работы алгоритма Хоффмана с обещанием грандиозных доходов в будущем. Затем он заявлял, что фонд уже закрыт: он выступил исключительно для того, чтобы не нарушать свое обещание, но сейчас им уже не нужны деньги, извините. Потом инвесторы находили его в баре отеля; это срабатывало почти всегда.

Квери нанял парня из «Бэ-Эн-Пэ Париба», чтобы тот приглядывал за внутренним офисом, секретаря в приемную, секретаршу и француза-трейдера из «АмКор», у которого возникли какие-то проблемы, связанные с ценными бумагами, и он был вынужден срочно покинуть Лондон. Со своей стороны Хоффман пригласил на работу астрофизика из ЦЕРНа и польского профессора-математика в качестве финансовых аналитиков. Все лето они работали на моделях, а уже к октябрю 2002 года под их управлением находилось 107 миллионов долларов. В первый месяц они получили прибыль и с тех пор действовали с неизменным успехом.

Квери замолчал, позволяя Леклеру записать своей дешевой шариковой ручкой его рассказ.

Он ответил и на другие вопросы. Нет, Квери не знал, когда именно Габриэль стала жить с Хоффманом: он и Алекс никогда не встречались вне работы; кроме того, в первый год Хьюго приходилось очень много путешествовать. Нет, он не присутствовал на их свадьбе: это была одна из солипсистских церемоний, на закате, на берегу Тихого океана, где в качестве свидетелей выступили два служащих отеля, а родственников и друзей не приглашали. И нет, ему не рассказывали, что у Хоффмана был нервный срыв в ЦЕРНе, хотя Квери об этом догадывался: в ту первую их встречу, когда он зашел в туалет, то обнаружил в аптечке антидепрессанты — миртазапин, препараты лития и флувоксамин; он не помнил все названия, но в целом набор выглядел внушительно.

— И это не помешало вам начать с ним работать?

— Что? Тот факт, что он не был «нормальным»? Боже мой, нет. Как говорил Билл Клинтон — не самый главный фонтан земной мудрости, но в данном случае он прав, — «нормальность сильно переоценивают; большинство нормальных людей — настоящие засранцы».

— И вы не знаете, где доктор Хоффман находится сейчас?

— Нет, не знаю.

— Когда вы в последний раз его видели?

— Во время ланча в «Бо Риваж».

— Значит, он ушел без всяких объяснений?

— Ну это же Алекс.

— Он выглядел возбужденным?

— Не особенно. — Квери снял ноги с письменного стола и вызвал ассистентку. — Алекс уже вернулся, не знаешь?

— Нет, Хьюго, извини. Между прочим, только что звонил Гана. Комитет рисков ждет вас в его офисе. Ему срочно нужен Алекс. Судя по всему, возникла проблема.

— Неужели? И что же случилось?

— Он просил вам передать, что ВИКСАЛ увеличивает дельту. Он сказал, вы знаете, что это значит.

— Хорошо, спасибо. Скажи, что я скоро буду. — Квери отпустил кнопку и задумчиво посмотрел на интерком. — Боюсь, я должен вас покинуть.

В первый раз Хьюго почувствовал, как у него в животе что-то сжалось от тревоги. Он посмотрел на Леклера, который не сводил с него внимательного взгляда, и вдруг сообразил, что слишком много болтает: полицейский перестал расследовать проникновение в дом Хоффмана, и его интересует сам Алекс.

— Вы серьезно? — Леклер кивнул на интерком. — Неужели ваша дельта настолько важна?

— Именно так. Вы меня простите? Моя ассистентка вас проводит.

Он ушел, не пожав полицейскому руки, и очень скоро инспектор уже шагал через операционный зал в сопровождении роскошной рыжеволосой хранительницы врат в блузке с глубоким вырезом. Она словно старалась побыстрее от него избавиться, а Леклер, естественно, замедлил шаг. Он заметил, как изменилась атмосфера в зале. Тут и там вокруг мониторов стояли группы аналитиков по три или четыре человека; один обычно сидел и щелкал мышью, остальные смотрели из-за его плеча; периодически кто-то показывал на какую-то колонку цифр. Теперь происходящее здесь напоминало не семинарию, а консилиум врачей возле постели тяжело больного, симптомы болезни которого они не знают как трактовать. На одном из больших телевизионных экранов показывали фотографии разбившегося самолета. Возле телевизора стоял мужчина в темном костюме и галстуке. Он посылал текстовое сообщение по телефону, и Леклеру потребовалось несколько мгновений, чтобы вспомнить, кто это.

— Жену, — пробормотал он себе под нос, а потом уже более громко, направляясь к нему: — Морис Жену.