«Святая Екатерина и святая Маргарита любят исповедовать меня поочерёдно время от времени… Они часто приходят без зова; а иногда, когда они долго не приходили, я просила Господа послать их ко мне. Никогда не бывало, чтоб они мне были нужны, и я бы их не обрела». «Я прошу Господа и Божию Матерь дать мне совет и укрепить меня, и тогда Они посылают их ко мне». «И когда я прошу совета у святой Екатерины, она и святая Маргарита просят Господа и потом, по повелению Господа, дают мне ответ».

Д’Олон, её оруженосец, рассказывает, что однажды он выспросил у неё, кто такие её «Совет», о котором она так часто упоминала и никогда не распространялась. В его довольно неуклюжей передаче её ответ всё же дополняет её заявления, непосредственно записанные на процессе.

«Она мне ответила, что то были трое, её советники, из которых один находился при ней постоянно, другой по многу раз приходил к ней и уходил, посещая её, а третий был тот, с которым совещались два первых».

«Находился при ней постоянно» – это, без сомнения, неточно; но что-то д’Олон из её слов уловил и запомнил.

Возвращаюсь к тексту процесса.

«Ангелы часто бывают среди христиан, а их не видят; и я много раз видела ангелов среди христиан».

Кому она обещала соблюсти свою девственность?

«Тем, кто был послан от Бога, то есть святой Екатерине и святой Маргарите».

«Я поклонялась им, становясь на колени, как только могла, потому что знаю, что они-то в Царствии Небесном. А если иногда я этого не делала, я потом просила у них прощения. И не умею поклоняться им так, как нужно…»

«Я целовала землю после их ухода на том месте, где они были. И когда они уходили, я плакала, мне хотелось, чтобы они взяли меня с собой».

«Никогда я не просила у Господа иной конечной награды, кроме спасения моей души».

Ей до слёз хотелось быть у Бога, вместе со своими небесными подругами, и этой награды она, конечно, просила. Но чтобы понять что бы то ни было в душе Жаннетты и в её истории, нужно ясно почувствовать, где здесь ставится акцент. Очень часто в истории христианства акцент ставится на награде, на спасении собственной души – и это еле заметное смещение акцента в конечном счёте меняет решительно всё. Душе Жаннетты «хотелось уйти вместе с ангелами» просто, непосредственно от переполнявшей её любви: ударение здесь целиком на любви, а не на награде. Этот мотив, уже намеченный св. Людовиком, – служить Богу не ради награды, а «единственно ради любви к Нему», – будет звучать на протяжении всей истории Жаннетты с такой силой, как, кажется, нигде больше во всей истории христианства.

У неё было простое латунное колечко, подаренное ей матерью, – францисканское колечко с выгравированными именами «Иисус – Мария». «Кроме этих слов, на нём было три креста и, насколько знаю, никаких других знаков». Однажды, «имея это кольцо на пальце», она прикоснулась к св. Екатерине и с тех пор любила на него смотреть. Потому что она и «прикасалась» к своим святым и «целовала их обеих» – как, кажется, только один преп. Серафим Саровский «целовал» святых жён, сопровождавших Богоматерь в его изумительном видении.

А в громадном и страшном мире события шли своим чередом. И на восточной границе королевства всё чаще появлялись люди, сорванные с насиженных мест, бредущие куда глаза глядят. Вот зарисовка, сделанная в самом Париже: люди шли, «удручённые страхом, зноем и голодом, больше мёртвые, чем живые, женщины с непокрытой головой, иные в одной рубашке; некоторые несли по два ребёнка на руках или в корзине; шагали обобранные священники в одном подряснике». Это продолжалось из года в год. Волна перехлёстывала через границы страны; такие немецкие прирейнские города, как Кёльн, были переполнены беженцами из Франции. Всё чаще появлялись такие люди в маленькой деревушке на Мёзе, на большой дороге, которая через Лангр – Нефшато – Вокулёр – Верден вела из Франции в пределы Империи. Тогда черноволосая стройная девочка вела их в дом своего отца, требовала – по рассказам свидетелей – «чтоб их уложили в её постель, а ей разрешили бы уйти на чердак», и, оставшись одна, звала своих небесных подруг и молилась – «вместе с ними молилась» – о том, чтобы «Бог пожалел народ Франции». «И ангел говорил мне о жалости, которая была в королевстве французском».

Через много лет, добиваясь посмертной справедливости для своей замученной дочери, старуха Роме скажет о ней в соборе Парижской Богоматери:

«Она с рвением молилась и постилась… чтобы кончились тогдашние народные несчастья, и сострадала им всем своим сердцем».

Настал день, когда Голоса сказали ей, что всё это «кончится через неё».

По рассказу Персеваля де Буленвилье, они говорили:

«Жанна, ты должна измениться душой и совершить дивные дела, потому что Царь Небесный избрал тебя, чтобы восстановить королевство французское и помочь королю Карлу, изгнанному из своей земли. Ты должна будешь, одетая мужчиной, владеть мечом, быть на войне полководцем и всем распоряжаться по своему разумению».

Этот знаменитый текст может являться отголоском того, что она сама рассказала королю или комиссии в Пуатье. Но и в лучшем случае это лишь пересказ, сделанный из третьих рук. И Персеваль де Буленвилье безусловно неправ, когда утверждает, что повеление «идти во Францию» было дано уже при первом видении: передавая сущность её рассказа, он, по-видимому, «сдвинул» хронологию, приурочив к одному моменту два последовательных этапа. Вообще же она как можно меньше говорила о том, что именно повелели ей Голоса, и полного объёма своей миссии она никогда не открыла никому, кроме короля:

«Я один раз действительно рассказала королю всё, что мне было открыто, потому что это его касалось».

А Карл VII, в свою очередь, об этом молчал.

На руанском процессе она сказала только:

«Позднее Голос мне сказал, что мой приход во Францию необходим… Святой Михаил мне сказал, среди других вещей, что я приду на помощь королю Франции».

«Я отвечала, что я всего только бедная девушка[20] и не умею ни ездить верхом, ни сражаться».

Но Голоса «повторяли мне, по два, по три раза в неделю, что я, Жанна, должна идти во Францию и чтоб мой отец ничего не знал о моём уходе».

«Ступай в Вокулёр к Роберу де Бодрикуру и потребуй от него людей, которые сопровождали бы тебя в дороге».

* * *

В одной из ближних деревень, в Бюре, жил свойственник семьи д’Арк, Дюран Лассар, женатый на племяннице Роме. Он был, таким образом, одного поколения с Жаннеттой, но гораздо старше её, лет на пятнадцать, и она звала его «дядей». Время от времени он появлялся в Домреми. Она, очевидно, решила, что этот человек может ей помочь, и подговорила его упросить её родителей отпустить её на время к нему помогать его жене – своей двоюродной сестре, которая была беременна.

В Бюре, где она прожила недель шесть, она впервые заговорила о своём призвании. По словам Лассара, она сказала ему однажды: