Он увидел, что в одном из окон второго этажа зажегся свет. Вероятно, в чьей-то спальне. Возможно, что даже в спальне Федры. Он быстро закрыл глаза и представил себе, как она раздевается. Вот она снимает платье, потом муслиновую юбку, затем тонкую шелковую сорочку. Потом она вынимает шпильки из своих роскошных волос, и они блестящим каскадом падают ей на плечи и спину, опускаются до самой талии. Господи, Федра была именно той женщиной, которая создана для наслаждений любви, для мужских объятий и восхищенных взглядов.

Часы на церкви Святого Георгия пробили час, похожий на раскат далекого грома низкий звук прокатился печальным эхом под толщей свинцовых туч. Тристан достал из кармана часы, посмотрел на них и выругался. Он опаздывал на встречу на Сент-Джеймс со старым школьным приятелем. Этот его приятель был клиентом Востриковой. Сегодня они собирались вместе пообедать, поболтать о женщинах, а потом отправиться в игорный дом. Тристан рассчитывал на то, что в какой-то момент их разговор потечет в нужном для него русле и он сможет получить интересную информацию.

Повинуясь какому-то внутреннему импульсу, Тристан быстро достал из нагрудного кармана маленькую кружевную полоску, украшенную шелковой желтой розочкой. Эта розочка выглядела такой невинной и изящной на его широкой крепкой ладони. Зачем он унес ее с собой? Чтобы вспоминать о той, что вызвала в нем такой переворот чувств? Чтобы причинять себе боль? Крепко сжав на мгновение подвязку с цветком, Тристан бросил ее за ограду и собрался тотчас уйти. Но потом, словно в приступе отчаяния, он быстро опустился на колени, просунул за решетку руку и поспешно схватил шелковый цветок. Оглядевшись по сторонам, Тристан быстро сунул свою добычу обратно в карман и облегченно вздохнул.

Вобрав в себя очередной пучок весенней травы, Каллидора скосила свой круглый глаз на хозяина. Тристан снова погладил ее по блестящей черной шее.

— Что ж, старушка, пойдем, — сказал он, вставляя ногу в стремя. — Здесь нам нечего делать.

Все внемлют умирающего речи,

Она таинственной гармонии полна.

Последующие недели Федра перенесла стоически старательно скрывая от всех бурлящие в ней нетерпение и боль. Когда ночью ее начинали одолевать навязчивые видения, она просыпалась, смачивала лицо водой и прочитывала главу из «Пути пилигрима». Она старалась не думать о Тристане Толботе и той встрече, которая так и не состоялась.

Мать теперь чуть ли не каждый день приходила к Федре в комнату, гладила дочь по руке и убеждала ее, словно маленького ребенка, что не стоит расстраиваться из-за таких пустяков, что лорд Эйвонклифф просто недостоин ее внимания. Но Федре это служило плохим утешением.

Утром того дня, когда должен был состояться благотворительный бал у леди Кертон, Федра проснулась от сильной боли в животе. С той роковой ночи, проведенной с Тристаном, прошло ровно три недели. Только начинало светать, когда Федра выбралась из кровати и прошла к умывальнику. Именно этого она и ожидала — на салфетке, которой она промокнула у себя между ног, ярко алело пятно. Это было свидетельством того, что она не забеременела. Упав на колени, Федра зарыдала.

Она так и знала. Она знала с самого начала, что так и будет! Ей следовало бы благодарить Бога за то, что он спас ее. И спас он ее от собственной глупости. От последствий ее порочной страсти. Но Федру это вовсе не радовало. Она восприняла такое положение дел как трагедию. Маленькую трагедию, которая тем не менее была способна снова разбить ей сердце.

Да, она хотела ребенка. Она хотела иметь ребенка от Тристана.

Федра много думала об этом, хотя и знала, что это невозможно. Это было далекой, неосуществимой мечтой, это было лишь надеждой, которая теплилась где-то в самом дальнем уголке сознания. Если бы у нее появился ребенок, она бы ничего не сказала Тристану. Она бы воспитала его одна. Федра была уверена, что у нее хватило бы на это сил. Скандал, упреки и причитания ее матери, разочарование Стефана, упущенный шанс Фиби — она все это пережила бы. Федра глубоко вздохнула. Для нее существовала только одна возможность стать счастливой — держать на руках своего собственного ребенка.

Конечно, со стороны это, вероятно, выглядело бы неправильным, ее бы непременно стали называть эгоистичной, думающей только о собственных удовольствиях, но ей были бы безразличны подобные обвинения. Она устала быть хорошей, устала оправдывать чужие надежды, устала думать только о долге. Но шанса стать другой у нее так и не появилось. И сейчас она не должна была плакать, ей следовало выспаться, чтобы на ее лице не осталось следов бессонной ночи и тревоги.

Зоуи очень серьезно отнеслась к своему обещанию в этом сезоне брать Федру с собой на все балы и приемы. И теперь почти каждый день в дом Нортемптонов доставляли все новые платья, цвет которых варьировался от небесно-голубого до темно-изумрудного. Им без конца приносили различные приглашения, которые удавалось получить Зоуи, что для нее с ее умением ладить с людьми и находить к ним подход было совсем не трудно.

Когда наконец сезон открылся, Федра стала появляться в свете. Но танцевала она мало, ни с кем не флиртовала. Встречаясь с братом, она все чаще и чаше замечала тревогу в его лице и немой вопрос в глазах. Как она могла его успокоить и обнадежить? Что могла ему сказать? То, что она кругом искала Тристана и не находила? Под руководством Зоуи, которая, как ни странно, оказалась весьма жестким и решительным человеком, Федра смогла избавиться от некоторых своих комплексов. Например, теперь она начала носить декольте и лишь изредка прикрывалась веером. Она уже не смущалась так сильно под пристальным взглядом мужчин, как прежде.

В какой-то степени Федра освоилась с мыслью, что ее чувственность не является грехом, а ее страстность и темперамент не имеют никакого отношения к пороку. Но разумеется, ее мало радовало понимание того, что она увлеклась негодяем. Человеком, который не умел держать свое слово и мог обмануть с легкостью необыкновенной. Она, конечно же, не была исключением в списке его жертв.

Время от времени в мрачные размышления Федры о собственной жизни вклинивались мысли о Милли. Теперь Федра уже почти не надеялась когда-нибудь снова увидеть мать Присс. Скорее всего девочке придется расти, не зная ни материнской ласки, ни нежности отца. Федра надеялась лишь на то, что ей позволят принять деятельное участие в жизни племянницы. В глубине души Федра понимала, что она борется не только за счастье Присс. Она продолжала вести сражение, которое уже давно было проиграно ею. Но Федра никак не могла примириться ни со своей потерей, ни с потерей Присциллы.

Но как ни странно, в Федре все еще жила надежда на то, что Милли найдет Тристан. Она пообещала ему, что не будет предпринимать никаких самостоятельных шагов в течение месяца. Таково было условие их сделки. Тристан не хотел с ней видеться и разговаривать, он не хотел больше флиртовать с ней, но скорее всего — Федра была даже уверена в этом какое-то время — он искал Милли. И у него было гораздо больше шансов найти ее. Но когда прошло уже три недели с момента их последней встречи, эта надежда начала постепенно таять в сердце Федры, оставляя после себя лишь все нарастающее раздражение.