Мара окинула взглядом очертания стен до самого свода, давно почерневшего от дыма костров, которые бессчетными поколениями разжигались в пещере. Затем ее взгляд скользнул по земляному полу, устланному крошками породы и сколами белых от времени костей. Ее взгляд остановился на холмике отсыревшего древесного угля, непрогоревших дров и пепла, обложенном камнями. То был очаг. Мара подошла поближе и, подняв обгорелую головешку, повертела ее в руках. «Уж не осталась ли она от одного из тех костров, что разводили здесь мы с Джоном?» — подумала женщина. Прошло почти два года с тех пор, как они ночевали в пещере в последний раз. Впрочем, пещера находилась в стороне от протоптанных троп, и скорее всего, здесь не бывал даже пастух.

Отшвырнув головню, Мара повернулась к входу. Надо было сосредоточиться — впереди был трудный день. Но воспоминания кружили вокруг нее в полумгле как летучие мыши, едва не задевая ее крылом. Казалось, они гнездились здесь и только и ждали ее возвращения.

Не один раз бывали они с Джоном в этой пещере, но яснее всего Мара помнила свой первый приход сюда. Здесь они провели три ночи вскоре после свадьбы — именно память о них и вернулась к ней. Она возвращалась обрывками: прелый запах парусины от походного рюкзака; соленый пот на губах; прохлада, лизнувшая разгоряченную спину, когда Мара наконец сбросила рюкзак; глухой стук упавшей у ног поклажи; тяжелое после долгого подъема дыхание Джона.

Они добрались до пещеры уже в сумерках, неся с собой все, что могло понадобиться для недельного сафари. Палатки у них не было — только циновка, которую можно постелить на землю, два спальных мешка, из которых можно сделать один, и сетка от комаров. Еще — сухой паек, к которому должна была прибавиться пойманная рыба и дичь. Для первой ночи своего «медового сафари» они заготовили бутылку шампанского «Dom Perignon». Мара осмотрелась. Возможно, где-то здесь до сих пор пылится кусочек фольги с горлышка бутылки, а может быть, и проволочный каркас от пробки…

Она понимала, что пора возвращаться наружу, на солнечный свет, и там дожидаться остальных, но ноги сами повели ее вглубь, туда, где серые тени сливались в одно черное пятно.

В кромешной тьме Мара встала на колени. Увидать что-либо было уже невозможно.

Но и без света она знала, что там находилось.

…Едва они сбросили рюкзаки и размяли затекшие плечи, Джон повел ее на экскурсию по пещере. Как хозяин, который гордится своим домом, он похвастался высотой потолка, ничем не захламленной площадью пола, на котором могла расположиться с ночевкой целая семья, естественными уступами и углублениями, что, возникни такая необходимость, можно было использовать как полки по обеим стенам пещеры.

— Мне это напоминает книгу, которую я читала в детстве, — сказала тогда Мара. — «И нашли они пещеру». События происходили на Тасмании, но пещера была точь-в-точь как эта.

— А в ней была потайная комната? — Джон прошел в глубину пещеры и встал на колени. — Загляни-ка сюда. — Он дал Маре маленький фонарик, который лежал в кармане его походной куртки.

С трудом передвигаясь на четвереньках, Мара протиснулась внутрь, освещая фонариком пространство вокруг себя. Здесь хватало места только для одного человека. В пятнышке света, путешествующем по стене, мелькнуло нечто необычное. Крепко держа фонарик в руках, она затаила дыхание. Это был рисунок, сделанный мазками красной охры, — изображение слона. У животного были большие, закрученные, как у мамонта, бивни.

— Кто-нибудь еще про это знает? — спросила она Джона.

— Только я. А теперь — и ты.

Мара поднесла фонарик к рисунку.

— Может быть, тебе стоит сказать кому-нибудь об этом? Кажется, рисунок очень древний.

— О да, — проговорил Джон. — Мне было всего шестнадцать с половиной, когда я его нарисовал.

Мара обернулась и посмотрела на него.

— Ты шутишь, да?

Джон покачал головой.

— Если ты посмотришь на выступ над рисунком, ты найдешь мою кисточку.

И действительно — подняв глаза, Мара тотчас заметила зеленую ручку малярной кисти.

— Но он выглядит, как древний наскальный рисунок, — возразила она. — Я работала в музее, помнишь? Уж я-то знаю!

Джон улыбнулся.

— Я тоже. Я видел такой же в журнале «Нешнл джеографик».

Мара засмеялась.

— Ты сделал это ради шутки?

На лицо Джона набежала тень растерянности, будто его поймали за неприличным занятием и потребовали объяснений.

— Не совсем. Я думал, так будет лучше. Хотелось привнести сюда ощущение человеческого жилья. — Он стоял к ней боком. Свет заходящего солнца скользнул в пещеру и осветил половину его лица, отбрасывая тень на скулы.

— Ты часто сюда приходил? — спросила Мара.

Джон кивнул.

— Когда выдавалось свободное время и Рейнор разрешал мне взять его «лендровер».

— Всегда один?

— Ни у кого другого не было времени на то, чтобы путешествовать по округе ради развлечения, — ответил Джон. — Я ведь и сам почти всегда был занят.

Мара еще раз поглядела на рисунок. Она представила Джона подростком, в одиночку корпящим над своим «произведением». От грусти и жалости перехватило дыхание, и ее захлестнула волна нежности. Мара подошла к Джону и обвила его руками. Мара была почти такого же роста, что и он, поэтому приникла к нему щека к щеке.

Этот жест был странным и новым для них обоих. Когда Мара прилетела в Танзанию, они встретили друг друга с нескрываемым волнением. Однако вскоре между ними появилось чувство неловкости, подогретое ощущением, что всегда и везде за ними следили десятки невидимых глаз — так было и в Кикуйю, так было и дома. Даже в уединении спальни в Рейнор-Лодж Маре казалось, что они не одни, а под неусыпным надзором духов Рейноров.

Мара сильнее сжала пальцы на спине у Джона, словно прижимая его к себе. Она могла вернуть тепло их писем, которыми они обменивались, и дружбу, которая за месяцы переписки переросла в любовь. Возможно, думала она, здесь им удастся заново обрести все то, что, казалось, ушло безвозвратно.

— Тебе, наверное, было очень одиноко. — Она почувствовала, как тело Джона напряглось. Отклонившись, чтобы заглянуть ему в лицо, она заметила еле заметное движение на шее, когда он сглотнул подступивший к горлу ком.

— Я привык быть один, еще со школы-интерната.

— Почему родители отправили тебя так далеко? — спросила Мара. Джон рассказал ей в одном из своих писем, что его отослали в школу-интернат в Англии, когда ему было десять лет. — Неужели не было каких-нибудь школ в Восточной Африке?

— Были на то причины. — Джон отстранился от нее, повернувшись лицом к выходу из пещеры. Проследив за его взглядом, Мара выглянула из-за уступа наружу, на насыщенно-пурпурную дымку над долиной. Ее просторы все еще терялись в тумане, как и тогда, когда они добрались до пещеры. Однако Джон утверждал, что утром из пещеры откроется незабываемый вид.