– Ричард Иванович? – Он протянул руку, не сняв перчатки. – Премного рад, к сожалению, обстоятельства таковы, что… где Эля? Вы извините, но меня прежде всего волнует именно она. Скажите, Эля жива?

– Жива, – солгал Ричард Иванович, глядя в глаза родственника. Хорошие глаза, спрятанные за круглыми стеклышками очков, которые на морозе чуть подернулись туманом, но вот не спешил Влад снять и протереть. Прячется?

– Это… это замечательно! Я волновался. У нее сердце, знаете, было слабым, – гость перекинул кейс в другую руку. – Я настаивал на проверке, а она все откладывала и откладывала, говорила, не сейчас, вот сделаю и… попросите ее вы.

Попросит, пусть уже поздно: смерть – действие безоткатное, его нельзя отменить, изменить или исправить.

– Я забронировал вам место в гостинице. – Ричард подогнал машину. Камелин сел на переднее место, расправив складки пальто, поставил кейс на колени и уставился прямо перед собой. – У нас хорошая гостиница.

– Спасибо вам большое. Вы не представляете, как я вам благодарен! Да, да, благодарен! Элечка очень много для меня значит, наверное, я глупец, если не сразу это понял. Ведь как бывает, когда рядом, то ты этого не видишь, а стоит исчезнуть и… А с Элей точно все в порядке?

Точно. Точнее не бывает. Эля лежит в морге, под белой простыней, в компании мертвецов и не очень трезвых санитаров. Эля хочет домой и на покой, а он, Ричард, не забирает.

Не потому, что зол по-прежнему – злость ушла. Горе ушло. Все ушло, кроме работы и тщетной попытки в очередной раз установить справедливость. Тщетной – это потому, что, по сути, она мало что изменит для Ричарда, и совсем ничего – для Эльки. Однако это же не повод ничего не делать.

– Вы… вы ведь не обманываете меня?

– Не обманываю, – снова соврал Ричард. С каждым разом получалось все проще. – Скажите, а над чем она работает?

– Что? – вот теперь Влад удивился по-настоящему. И испугался, хотя тут же попытался скрыть страх за нарочитым весельем. – Она вам тоже о работе? Все время о работе и о работе… господи, она не меняется! Вот сколько помню, где бы ни были с нею, что бы ни делали, а она только о работе и думает.

– А сейчас чем занимается? – Ричард пропустил нужный поворот, нарочно, чтобы покататься еще, надо пользоваться временем, пока этот тип не пообвыкся, пока не начал соображать, пока держит Ричарда за пьяного придурка, который когда-то испоганил свадьбу.

– Ну… это очень сложная проблема, – на лице Камелина появилось выражение скучное, профессорское, с толикой снисходительности. – Если совсем просто, то Элька разрабатывает технологию получения некоторых вакцин, которые бы были безвредны. Вы ведь в курсе, что сейчас участились случаи неадекватных аллергических реакций на самые обыкновенные вакцины? И это влечет за собой повальный отказ от вакцинации, что, в свою очередь, может привести к возникновению эпидемий.

Ричард кивнул. Вакцины-эпидемии, конечно, дорогой профессор, говорите. Думайте, что рядом с вами личность дикая, пугающаяся многих незнакомых слов, стоящих рядом, авось и расслабитесь, и скажете чего-нибудь этакого, и вправду полезного.

– Элька занималась альтернативными вариантами. По сути, любая вакцина содержит либо убитые, либо ослабленные штаммы вирусов, что и является основным источником проблем, – Влад постепенно расслаблялся, речь его избавлялась от искусственной восторженности, становилась спокойной и размеренной, видно было, что лекцию эту он читает не в первый и даже не во второй раз. – А вот у Эльки был способ… точнее идея. Она нашла, как заставить воду запоминать образ. Понимаете? Это было гениально, это решало все или почти все проблемы! В перспективе возможно было бы создание совершенно безвредных вакцин, которые бы вызывали реакцию организма, а потом ликвидировались и организмом же использовались!

От волнения он начал размахивать руками.

– Основная проблема была в сохранении. Понимаете? Нужен был стабилизатор, некое вещество или способ, который не позволил бы измененной воде превращаться в обыкновенную, понимаете?

– Понимаю, – поддакнул Ричард Иванович. – И Элька нашла способ?

Камелин вдруг осекся, явно побледнел и ответил сухо:

– Она искала. Она, кажется, была близка к открытию.

– Или не она? Просто Эля упоминала одно имя, человека, с которым бы хотела встретиться.

– Встретилась?

– Увы, нет. К сожалению, он исчез, мы думаем – сбежал. Он замешан в одной не очень хорошей истории, поэтому… все сложно. Вот и пытаюсь узнать, что здесь может быть не так. Эля ведь предвзята, для нее работа важнее всего. Сказала, что не уедет, пока не встретится.

Кажется, поверил. Во всяком случае, кожа постепенно приобретала нормальный оттенок, губы перестали дрожать, и даже ответить смог.

– Этот человек… по-моему, он врет. Понимаете, в тот момент наши с Элечкой отношения уже были непростыми, я говорил ей, а она не слушала… считала, что у него вышло, что придумал стабилизатор. Господи, ну как? Здесь же ни лаборатории приличной, ни команды. Это то же самое, как если бы… ну не знаю, вертолет в гараже собрать с помощью топора и лобзика! А она вдруг загорелась. И даже наших партнеров увлекла.

– Каких партнеров?

Влад заерзал.

– А она разве не говорила? Наши работы финансируются, и, естественно, не государством. Государству нашему глубоко плевать и на науку, и на медицину, к счастью, нашлись люди, которые… которым не безразлично наше будущее. Вот они и вкладывали деньги в разработку. И Элька связалась с ними, пообещав немедленный результат. Да его просто-напросто быть не может, этого немедленного результата! Это ненаучно, в конце концов!

Лоб мелкой складочкой, в испарине весь, крылья носа раздуваются, нижняя губа слегка отвисла, а на рыжеватых усиках застряла капля слюны.

– Понимаете, любой проект требует длительной работы… экспериментов… проверки, тщательной и очень тщательной. Открытия с неба не падают! Они достигаются путем длительной и плодотворной работы. Длительной и плодотворной! – Камелин потряс пальцем перед носом Ричарда. – А у Эли на гормональной почве срыв случился, она вдруг решила, будто получит все и сразу, будто этот ее… изобретатель и вправду изобрел что-то стоящее. Господи, сколько мы ссорились, сколько говорили, я умолял ее погодить, я согласен был на то, чтобы пригласить Артюхина в лабораторию, в коллектив. Если бы эта его фантазия чего-то да стоила, то он бы получил возможность работать нормально, мы – результаты и финансирование, «Фармикол» – дивиденды, а мир в перспективе – избавление от одной из самых острых проблем. Но нет. Ей втемяшилось, будто я обмануть хочу.

– Кого?

– Ее. И Артюхина. Будто приберу изобретение к рукам, а ее, значит, вон.

Замолчал, стрельнул взглядом, съежился. Плохой из вас актер, господин Камелин, отвратительный просто. И кто его, такого беспомощного, из-под надзору выпустил? Или он сам? По собственной, так сказать, инициативе? Чего ради? Убедиться, что Элька умерла?