До сих пор я применял в отношении голосовых сигналов зеленых мартышек не вполне точные для данного случая понятия «слово» и «язык». А теперь следует тщательнее сравнить голосовое общение людей и человекообразных приматов. В частности, зададим себе три вопроса. Являются ли на самом деле издаваемые зелеными мартышками звуки «словами»? Насколько велик «словарный запас» животных? Насколько голосовые сигналы животных обладают «грамматикой» и заслуживают называться «языками»?

Во-первых, что касается вопроса о словах, ясно по меньшей мере то, что каждый крик зеленой мартышки относится к четко очерченному классу внешних опасностей. Это не значит, конечно же, что у зеленых мартышек «предостережение о леопарде» относится к тем животным, которых обозначает слово «леопард» для профессиональных зоологов, а именно, представителей единого вида животных, определяемого как группа особей, потенциально скрещивающихся друг с другом. Нам уже известно, что зеленые мартышки издают тревожный сигнал о появлении леопарда при появлении не только леопардов, но и представителей двух других видов семейства кошачьих средней величины (каракала и сервала). Если «предостережение о леопарде» вообще является словом, то означает оно не «леопард», а скорее, «зверь из семейства кошачьих средней величины, который может напасть на нас, охотится на нас определенным образом и от которого лучше всего спасаться, вскарабкавшись на дерево». Однако многие слова человеческого языка также используются в значении обобщения. Например, большинство из нас, за исключением ихтиологов и страстных рыболовов, назовет обобщающим словом «рыба» всякое холоднокровное с плавниками и позвоночником, плавающее в воде и, возможно, пригодное в пищу.

В действительности, намного сложнее ответить на вопрос, является ли «предостережение о леопарде» просто словом («зверь из семейства кошачьих средней величины… и т. д.»), утверждением («вот идет зверь из семейства кошачьих средней величины»), восклицанием («берегись этого зверя из семейства кошачьих!») или побуждением («давай залезем на дерево или предпримем какие-либо иные подходящие действия, чтобы спастись от этого зверя из семейства кошачьих средней величины»). На настоящий момент неясно, которую из этих функций выполняет «предостережение о леопарде», и возможно ли, что оно несет в себе сочетание этих функций. Это напоминает мне о том, как, к моей радости, мой сын Макс, которому тогда был год, произнес «сок», и я с гордостью стал считать это сочетание звуков первым сказанным им словом. Для Макса, тем не менее слово «сок» не было просто верным с научной точки зрения обозначением внешнего объекта с определенными характеристиками, а являлось одновременно и предложением: «Дайте мне сока!». В более старшем возрасте Макс стал добавлять больше слогов, например, «Дай сок», то есть различать предложения и слова как таковые. Мы не располагаем никакими подтверждениями того, что зеленые мартышки достигли этого уровня.

Что касается второго вопроса, об объеме «словарного запаса», то, исходя из наших нынешних знаний о животных, может показаться, что даже самые высокоразвитые из них находятся далеко позади людей. Средний человек в повседневной жизни располагает словарем около тысячи слов; в моем кратком настольном словаре содержится 142 000 слов; а у зеленых мартышек, наиболее изученного в этом отношении вида млекопитающих, выделены всего десять разных голосовых сообщений. Нет сомнений, что словарный запас животных и людей различается по объему, но при этом разница может быть не столь значительной, как предполагают приведенные выше цифры. Вспомним, как медленно шла работа по распознаванию криков зеленых мартышек. Только в 1967 году выяснилось, что у этого распространенного вида животных есть голосовые сигналы, имеющие определенные значения. Даже самые опытные наблюдатели все еще не могут отличить друг от друга некоторые крики зеленых мартышек, не прибегая к анализу с помощью технических средств; и даже при проведении такого анализа в отношении некоторых из предполагаемых десяти голосовых сигналов мы не можем быть уверены в том, что они действительно относятся к тому типу, к которому их пытаются отнести. Очевидно, что у зеленых мартышек (и у других животных) может оказаться много других голосовых сигналов, которые еще предстоит научиться различать.

То, что нам сложно различать звуки, издаваемые животными, вовсе не покажется странным, если вспомнить, как непросто различать звуки человеческие. В первые годы жизни дети уделяют много времени тому, чтобы научиться воспринимать на слух и воспроизводить различия, которые присутствуют в речи окружающих их взрослых. Уже взрослыми мы также с большим трудом распознаем звуки незнакомых человеческих языков. Я учил французский в старшей школе четыре года, с двенадцати до шестнадцати лет, но понимаю разговорную речь на этом языке хуже любого четырехлетнего ребенка-француза. Однако французский проще языка иау, относящегося к лейк-плейнским языкам Новой Гвинеи, в котором один гласный может иметь восемь разных значений, в зависимости от тона. Небольшое изменение тона превращает в языке иау слово, означающее «теща», в слово «змея». Естественно, для мужчины, говорящего на иау, было бы крайне опасным назвать тещу «дорогой змеей», и дети иау учатся точно различать на слух и воспроизводить такие различия тона, с которыми едва справляются даже профессиональные лингвисты, посвящающие все свое время изучению языка иау. Если принять во внимание проблемы, с которыми мы сталкиваемся, имея дело с незнакомыми человеческими языками, то, конечно, станет ясно, что мы вполне можем не улавливать дополнительных нюансов в словарном запасе зеленых мартышек.

Тем не менее маловероятно, что какие-либо исследования коммуникации зеленых мартышек раскроют перед нами пределы, которых способны достигать животные в голосовой коммуникации, поскольку достигаются эти пределы, возможно, не мартышками, а человекообразными приматами. Звуки, издаваемые шимпанзе и гориллами, кажутся нашему уху примитивным ворчанием и криками, но ведь то же самое мы думали о звуках, издаваемых зелеными мартышками, до тех пор, пока их тщательно не изучили. И даже незнакомые человеческие языки могут показаться на слух неразборчивой тарабарщиной.

К сожалению, голосовое общение диких шимпанзе и других приматов никогда не изучалось теми методами, которые применили к зеленым мартышкам; и причиной тому проблемы логистики. Площадь территории, занимаемой стаей, для зеленых мартышек составляет, как правило, менее 2000 футов, тогда как для шимпанзе — несколько миль, из-за чего эксперименты с воспроизведением голосов через спрятанные громкоговорители и съемки видеокамерами проводить труднее. Преодолеть эти проблемы логистики путем изучения групп приматов, выловленных в природе и содержащихся в неволе в клетках удобного для исследователя размера, не удается, поскольку такие приматы, как правило, составляют искусственное сообщество, собранное из особей, отловленных в различных районах Африки и встретившихся уже в клетках. Далее в этой главе я буду описывать случаи, когда люди, похищенные в разных районах Африки и оказавшиеся вместе в рабстве, могли общаться лишь на жалком подобии человеческого языка, практически без всякой грамматики. По тем же причинам пойманные и содержащиеся в неволе приматы практически не могут быть использованы для изучения того, насколько сложным является голосовое общение у диких человекообразных приматов. Задача останется неразрешенной до тех пор, пока кто-нибудь не найдет способа провести с дикими шимпанзе те же опыты, с помощью которых Чени и Сейфарт изучали диких зеленых мартышек.