— Можно остановиться в какой-нибудь чайной и выпить чаю?

Большая часть встречавшихся в городе на каждом шагу чайных домов для безработных была закрыта, но они увидели одну работающую чайную на Канальной улице, где работал заварщик, и рядом с которой можно было бы оставить военный грузовик, не привлекая внимания. Внутри кроме мальчика-официанта, ожидавшего окончания запрета выходить на улицы, было трое юношей, сидевших в углу. Они напряглись, увидев, что вошли два человека, на одном из которых была офицерская фуражка, а другой был в штатском.

Человек с птичьим носом сразу же достал из пальто пистолет и с профессионализмом, вызвавшим у Ка уважение, приставил молодых людей к стене, на которой висела огромная картина со швейцарским пейзажем, обыскал их и взял их удостоверения личности. Ка, решивший не воспринимать происходящее всерьез, сел за стол, стоявший рядом с негоревшей печью, и спокойно записал стихотворение, появившееся в голове.

Главной темой стихотворения, которое Ка впоследствии назовет "Улицы мечты", были заснеженные улицы Карса, но в этих тридцати шести строчках много говорилось и о старых улицах Стамбула, о городе-призраке Ани, оставшемся после владычества Армении, о пустых, страшных и удивительных городах, которые Ка видел в своих снах.

Закончив писать стихотворение, Ка увидел по черно-белому телевизору, что вместо утреннего исполнителя народных песен показывают беспорядки в Национальном театре. Судя по тому, что вратарь Вурал вновь начал рассказывать о своих любовных романах и о пропущенных голах, он вспомнил, что через двадцать минут он сможет увидеть себя по телевизору читающим стихи. Ка хотел вспомнить то стихотворение, которое не смог записать в тетрадь и забыл.

Через заднюю дверь в чайную вошли еще четыре человека, — сотрудник НРУ с птичьим носом, вытащив пистолет, выстроил у стенки и их. Курд, управлявший чайной, рассказывал сотруднику НРУ, обращаясь к нему "мой командир", что эти люди не могли нарушить запрет выходить на улицу и поэтому пришли с заднего двора, пройдя через сад.

Сотрудник НРУ на всякий случай решил проверить правдивость этих слов, да и у одного из этих людей не было при себе удостоверения личности, и он дрожал от страха. Сотрудник НРУ сказал ему, чтобы он тем же путем отвел его к себе домой. С молодыми парнями у стены он оставил водителя, которого вызвал из машины. Ка, положив тетрадь со стихами в карман, отправился следом за ними; через заднюю дверь чайной они вышли во двор, покрытый снегом и льдом, затем, перебравшись через низкий забор, поднялись по трем обледенелым ступенькам и, сопровождаемые лаем собаки, спустились в подвал неокрашенного и осыпавшегося, как большинство домов в Карсе, бетонного здания. Здесь стоял тяжелый воздух, пахло углем и несвежими телами. Человек, идущий впереди, отошел в угол и встал рядом с гудящим котлом водяного отопления, отгороженным пустыми картонными коробками и ящиками из-под овощей: Ка увидел на кровати, сделанной на скорую руку, спящую белолицую молодую женщину невероятной красоты и интуитивно обернулся. В это время человек без удостоверения личности дал носатому сотруднику НРУ паспорт, Ка из-за гула котла парового отопления не мог расслышать, о чем они говорили, но в полутьме он увидел, что человек достал второй паспорт.

Это были супруги, приехавшие из Грузии в Турцию на заработки. Они вернулись в чайную, и молодые безработные, поставленные к стене, которым сотрудник НРУ отдавал обратно их паспорта, сразу же сообщили: У женщины был туберкулез, однако она занималась проституцией с владельцами ферм, приезжавших с гор в город, и с торговцами кожей. А ее муж, готовый работать за полцены, как и другие грузины, лишал турок работы, когда "раз в сорок лет" появлялось хоть что-то. Они были такими нищими и такими скупыми, что даже не жили в отеле, а жили в этой котельной, "давая на лапу" уборщику управления водного хозяйства пять американских долларов в месяц. Они говорили, что, вернувшись в свою страну, собираются купить дом и не работать до конца жизни. В коробках были кожаные вещи, которые они купили здесь дешево, они продадут их, вернувшись в Тбилиси. Их несколько раз высылали, но им все же удавалось найти способ каждый раз возвращаться в "их дом" в котельной. Таких паразитов, которых никак не могли извести взяточники-полицейские, должна была уничтожить в Карсе военная власть.

Так, пока они пили чай, который владелец чайной был очень рад им предложить, эти нищие и безработные парни, робко севшие за их стол после подбадриваний сотрудника НРУ, рассказали, что ждали военного переворота, — вместе со своими просьбами и жалобами на прогнивших политиков они поведали очень много похожих на донос рассказов: о незаконном забое скота, о случаях подделки продукции на складах государственной монополии «Текель», о том, как из Армении в грузовиках с мясом привозят нелегальных рабочих и селят их в бараках, что некоторые подрядчики платят рабочим меньше, а другие заставляют людей работать целый день и вовсе не платят деньги… Эти молодые безработные словно совсем не заметили, что "военный переворот" был направлен против "сторонников религиозных порядков", которые должны были вот-вот выиграть выборы в муниципалитет, и против курдских националистов. Они вели себя так, будто все события, которые произошли в Карсе со вчерашнего вечера, должны были покончить с безработицей, с безнравственностью в городе и обеспечить их работой.

В военном грузовике Ка в какой-то момент заметил, что сотрудник НРУ с птичьим носом вытащил паспорт грузинки и смотрит на ее фотографию. От этого Ка странным образом заволновался и смутился.

Как только Ка вошел в здание, он понял, что положение на ветеринарном факультете гораздо серьезнее, чем в Управлении безопасности. Проходя по коридорам этого холодного, как ледник, здания, он сразу же понял, что здесь ни у кого нет времени кому-либо сочувствовать. Сюда привезли курдских националистов и задержанных левых террористов, которые время от времени в разных местах бросали бомбы и оставляли записки, и других людей, которые по бумагам НРУ проходили как их сторонники. Полицейские, военные и прокуроры устраивали строгие допросы тем, кто принимал участие в действиях этих двух групп, тем, кто помогал курдским партизанам проникнуть в город, и разным другим подозреваемым, с использованием более жестоких и более безжалостных методов, нежели те, которые они применяли против сторонников политического ислама.

Высокий, крупный полицейский взял Ка под руку, словно бы заботливо помогая старику, которому трудно идти, и провел его по трем аудиториям, где творились ужасные дела. Я постараюсь не рассказывать много о том, что видел мой приятель в тех комнатах, как это сделал и он, в тетрадях, которые стал вести впоследствии.

Ка вошел в первую аудиторию, и в течение нескольких секунд смотрел на находившихся там подозреваемых, и впервые подумал, как короток путь человека в этом мире. В то время как он смотрел на подозреваемых, которых уже допросили, у него перед глазами появились, как во сне, какие-то мечты и возникло желание попасть в другие эпохи, оказаться в далеких цивилизациях и странах, где никто не бывал. Ка и те, кто были в комнате, остро чувствовали, что данная им жизнь иссякает, как свеча, сгоревшая до конца. В своей тетради Ка назовет эту аудиторию желтой комнатой.