корни, его в день Радуницы, во вторник на Фоминой неделе, отвозили на кладбище и сажали в землю на могилках, христосуясь с покойниками»[869].

Купечество в своем костюме сохраняло специфические черты, выделялось среди других сословий, отдавая предпочтение уже вышедшим из моды у горожан нарядам – длиннополым сюртукам у мужчин, салопам, плотным тканям и шалям у женщин. Однако к середине XIX века в Петербурге (а затем и в других городах) часть купечества начинает ориентироваться на рекомендации модных журналов. Биржевые купцы, ведущие заграничную торговлю, первыми последовали веяниям времени. Полилов вспоминает, как выглядел его дед в начале 1840‐х годов: «С совершенно бритым лицом, одетый всегда в сюртук с шелковыми отворотами, белую манишку, высокие воротнички которой подпирали подбородок, в то время как белая батистовая косынка с вышитыми концами, носимая тогда согласно моде вместо галстуха, обтягивала шею, он совсем не походил на русских купцов, продолжавших в те времена носить длинные, чуть не до пят сюртуки, сибирки[870] и сапоги с высокими голенищами. Точно также и цилиндр, носимый дедом неизменно летом и зимою, отличал его от русских торговцев, в большинстве случаев ходивших в высоких картузах»[871].

Да и часть других торговцев не отставала от биржевиков. «Дед мой не одевался по-русски, как большинство тогдашних купцов, и не носил бороды, – пишет Лейкин. – Вообще он был то, что называлось купцом полированным, был прилично грамотный, носил фрак»[872], а «дядя сам брился и по-тогдашнему считался франтом, носил плащ-альмавиву[873] и серую шляпу»[874].

Р. К. Жуковский. Купец с купчихой на прогулке. Литография. 1843

Жены купцов искали случая, чтобы выставить напоказ свои наряды. На самых значительных гуляньях, собиравших весь город и все сословия, – Масленице и Первомайском в Екатерингофе – они появлялись с дочерьми «в тяжелых шелковых платках, в богатых платьях и канаусовых кацавейках»[875],[876]. У незамужних девиц в моде были «соломенные шляпки, кибиточкой, желтым канаусом подбитые, а сверху бледная чайная роза приколота»[877]. «Купеческие жены наряду с драгоценными камнями имели большое пристрастие к жемчугу, не говоря уже о головной прическе, где жемчуг находил себе применение во всевозможных ее украшениях. Чисто национальный русский костюм тоже не избегнул жемчужных украшений»[878].

Чудачества проявлялись в нарушении норм одежды и этикета. Егор Полилов, «садясь пить чай, надевал женский ситцевый капот с всевозможными бахромками, фалборками и с пелеринкою, и в таком костюме проводил вечер»[879]; в этом одеянии он принимал гостей и гонял на крыше дома любимых голубей. «Купцы, – утверждает Пыляев, – не стеснялись своими костюмами, и не только в баню ходили в халатах, но и в ложе Александринского театра можно было видеть в дни спектаклей почтенного отца семейства, заседающего по-домашнему в халате в кругу своих чад и домочадцев»[880].

Своеобразная оригинальность выражалась в представлениях купечества об обычаях «благородного» сословия. Купец, получив орден Станислава на шее «за благочестие и позлащение иконостаса» и построив новый дом, решил дать обед для почетных гостей. «Обед стряпал „француз“, сервировка была отличная, меню на атласной ленте, с вензелевым изображением имени хозяина дома и под короной. Французу вменено было в обязанность, чтобы в числе кушаний была непременно подана коза с позолоченными рогами и чтобы на стерляди стояли раки на шпагах и чтобы „корякой“. – „Как в графских домах“, – прибавил хозяин. Гостей звали на обед ровно в пять часов. <…> Приютский генерал приехал первым»[881].

Иногда чудачество становилось образом жизни, стилем повседневного поведения. Особенно прославился купец 1‐й гильдии Егор Ганин (умер в 1830 году), который сочинял драмы, сам ставил их и исполнял главные роли. Ганин жил в собственном доме, вблизи Смольного монастыря, при котором он оборудовал сад в подражание загородным императорским резиденциям, где проводил экскурсии для посетителей и устраивал «лукулловские праздники».

Сад Ганина был невелик, но вмещал в себе громадное количество всяческих редкостей, в большинстве представляющих плод очень бойкой фантазии чудака. <…> Весь сад вдоль и поперек был испещрен дорожками, канавками; обставлен затейливыми скамеечками, гротами, пещерами, беседками, киосками, павильонами и т. п. постройками, теснившимися друг подле друга. Между ними красовались фонтаны, водопады, пруды, горы, искусственные обрывы, мостики, переходы и, наконец, корабли с пушками, из которых к удовольствию хозяина в торжественные дни и приемы производилась стрельба.

Кроме этого, в разных местах сада возвышались памятники, возникновение которых мотивировалось весьма заурядными событиями из жизни Ганина. Наибольший интерес представляли крепости, снабженные хорошими боевыми орудиями и механическими часовыми.

Но забавнее всего был ганинский зверинец. Львы, тигры, медведи, волки, кабаны, верблюды, слоны, носороги, жирафы, страусы и проч. паслись на «розовых полянах» и на «огуречных куртинах» без присмотра, на свободе, конечно, потому что они были деревянные, производства какой-то заграничной игрушечной фабрики. Некоторые из них, снабженные механизмом, делали движения, что иных посетителей приводило в ужас[882].

5. Свадьба. Календарные праздники

Браки совершались только с одобрения родителей, чаще всего отца, «из воли родительской выходить не осмеливались, спрашивать у самой девушки, хочет ли она замуж, и не думали»[883]. «Для сватовства, в особенности у купцов, необходимо было иметь сваху»[884], многие торговцы считали, что «брак есть дело коммерческое и потому-то оно делается как биржевые дела чрез маклеров, то есть свах, которые имеют невест на все руки»[885].

Важным событием для купеческих дочерей был Духов день, когда в Летнем саду ежегодно устраивалось гулянье с военными оркестрами, которое «в просторечии звалось смотром купеческих невест. И в самом деле, низшее и среднее купечество вывозило и выводило на гулянье в Летний сад невест-дочерей, племянниц в летних модных обновках. Расфранченные женихи из купечества стояли шпалерами по бокам главной аллеи сада и смотрели на целый поток двигавшихся по аллее купеческих невест. <…> Свахи, которых тогда в Петербурге было множество, шныряли от женихов к невестам и обратно и сообщали о приданом невест и о положении женихов»[886].

Сохранился дневник купеческой девушки Юлии Полиловой, в котором она, в частности, описывает поездку в Духов день 1 июня 1831 года в Летний сад, где должны были пройти ее смотрины будущим женихом, которого подыскала ей сваха.

Когда оделась, я снова посмотрела на себя в зеркало и понравилась сама себе. <…> Платье сидело отлично, а ажурная шаль бледно-розового цвета согласовалось с платьем. Маменька тоже осталась довольна мною и сама помогла завязать мои башмаки. <…> Когда мы приехали на линейке с маменькой к Летнему саду, у решетки и на набережной стояло очень много народу. Я скромно опустила глаза и прошла через ворота, где больше всего толпилось мужчин. Медленною лентою двигались вдоль главной аллеи молодые барышни с матерями. Вдоль всей аллеи, по обеим ее сторонам, плотными рядами стояли женихи со свахами. Кого тут не было! И военных, и партикулярных, молодых и старых. В то время как мы, невесты, подвигались одна за одной по аллее, стоящие по сторонам ее мужчины осматривали нас с ног до головы, громко толковали между собою и даже называли нередко ту или другую девицу по имени. Хотя я опустила глаза книзу, но все-таки исподтишка смотрела на женихов. Не доходя до конца аллеи, маменька меня дернула за платье и глазами указала направо. В первом ряду я заметила Захарьевну (сваху Юлии. – А. К.) и рядом с нею небольшого роста тучного мужчину лет тридцати. Белесоватый цвет его волос, а равно и все его лицо такого же цвета, с еле заметными усиками и бровями мне не понравилось. Он уставился пристально на меня