— Но я не делал этого!

— Вот царю Василию и скажешь об этом. Увести!

Оган только и успел поймать взгляд Василисы бездонный, словно небо, услышать шепот ее, больше похожий на заклинание: «Все хорошо будет, хорошо, не бойся». Он не боялся. Он сделал, как должен был. Все остальное неважно.

Василиса стояла натянутая, как струна, и буравила взглядом уменьшающиеся фигурки людей. Вот так, на расстоянии, они казались ей крохотными язычками пламени: сожми мокрыми пальцами такой, и он с шипением потухнет.

— Эээ, не надо тут ведьмовство творить. Темное, страшное, — напротив Василисы появилась чуда, ухватила скрюченными пальцами темное облако, что потянулось от Василисы к поповичам, и давай его трепать в кудель. — Силы немеряно, а сдерживаться да думать не научили, — старуха ворчала, а пальцы сами тянули ровницу, — все идет своим чередом, ты чего полезла раньше времени?! Или не вспомнила, кто ты?

— Да помню я, помню, что царская дочь! – взвилась Василиса. — Толку-то?! Они сейчас Огана примучают и дело с концом! – Она закрыла рот рукой.

Старуха в сердцах плюнула на землю.

— Бестолочь ты, а не царская дочь! Учишь вас, учишь, а вы с каждым днем все дурнее становитесь. Пошли ко мне, я тебя накормлю, напою, в баньке попарю, а утром, коли у самой мозгов не появится, камлать над тобой буду. В ярар-бубен бить, пока не поумнеешь. О, какой хороший меч! Давай меняться. Ты мне меч, я тебе бубен. Славный, громкий, моржовым нутром обтянутый. Будить тебя будет по утрам.

Василиса молча протянула чудке меч. И мысленно еще раз попрощалась с Кощеем. Только сейчас она заметила, что череп на палке исчез, словно растворился при переходе в Явь. Не самая страшная потеря за последние дни.

Старуха еще о чем-то судачила, а Василиса плелась за ней с одной лишь мыслью: упасть на лавку и заснуть. В надежде хотя бы во сне увидеть Огана. Узнать, как он, а еще лучше наведаться кошмаром к его палачам.

***

Царские палаты встретили тишиной и запустением. Как и всегда в ее час. Василиса поймала эту мысль, нахмурилась.

«Всегда?»

Она разгладила невидимую складку на платье и ступила на пушистый ковер. Ее ждут. Ничего, она может себе позволить задержаться.

«Я могу?»

Мягкая красная тропа, сегодня похожая на ковер, вела ее вглубь. Там за коридором с картинами спальня царя Василия.

«Спальня? Что мне делать в отцовской спальне?»

Каждый шаг притягивал память, каждая картина казалась знакомой.

«Ведь я была тут не единожды. Или нет?»

Вот она, древняя Василиса Кощевна, создательница волшебной куколки. Та куколка не просто показывала на истинную дочь Рода, та куколка распечатывала дар очередной моры-сноходки. Вот череда портретов царей, испокон веков правивших Гардарикой. Храбрых, могучих, мудрых и хитрых. Все они держали власть хорошо, ли плохо ли — не ей судить. Вот бабка царя Василия, хитрая лиса. Василиса любит захаживать к ней на чай, слушать чудный говор столетней давности, есть малиновое варенье. Единственно правильное с сердцевиной и зеленым засахаренным кончиком. По рту растекся сладкий душистый запах. Да, надо повидать старушку, принести шелку да цветных ниток, пусть вышьет полог для колыбели. Василиса помнила этот полог. Как вышьет, можно и забрать.

Последней картиной перед самой дверью в спальню царя Василия был не портрет, а сказочный сюжет, нарисованный неизвестным художником. Там из лесной черноты, в белой свадебной завеске, с горящеглазым черепом на широкой палке, идет, не таясь, прекрасная русоволосая дева. А внизу золотой вязью искрится подпись: «Помни, кто ты!»

— Пушок! Вот ты где, паршивец! – Василиса уперла руки в бока. – Спрятался, значит, думал не найду!

Череп моргнул зелеными провалами, засветился пуще прежнего, отделился от полотна и упал прямо в руки ведьме.

— Я не прятался, я сторожил. Все спокойно, можешь заходить.

Василиса хмыкнула и толкнула дверь в отцовскую спальню.

Царь Василий ее ждал. Подскочил так, что книга, которую он читал, упала на пол, обнял дочь.

— Получилось?

— Если бы не получилось, меня бы тут не было, — холодно отозвалась она. – Ни сегодня бы не было, ни в прошлый раз, ни в позапрошлый. Но раз я есть — значит получилось.

Царь облегченно выдохнул. Он до конца не понимал, как действует магия мор, но знал, что его род будет стоять, пока в нем рождаются угодные Макоши ведьмы. Таким обещанием заплатил Иван-дурак за руку Василисы Премудрой. И вот уже тысячу лет князья Гардарики из кожи вон лезли, чтобы соблюсти договор.

Василиса тем временем не торопилась проходить и садиться.

— Что ты за своеволие учудил, батюшка? Мужа моего чуть не угробил, в полон его взял. Как понимать это?

Василий рухнул в кресло.

— Как мужа? Кто муж? Горыныч?

— Горыныч. А ты на него семь упиров натравил. Обвинения дикие выдвинул. Застенки Сухаревки посадил. – Каждое слово, словно камень. – Твое счастье, что мы стоим на тропе, в которой он жив. Но если завтра Огана не будет дома в полном здравии, и если завтра не будут сняты все объявления и возвращены все земли, я, папенька, напомню, что повелеваю не только снами, но и смертью, и то, что произошло с супружницей вашей, покажется всем цветочками. Я достаточно понятно объяснилась?

Глазницы у черепа предостерегающе вспыхнули.

— Да, — бледный царь дрожащей рукой утер лоб, — я и впрямь не знал, что змеич муж тебе, ты ж не рассказываешь ничего. Так это ты для брака с ним согласительную грамоту брала, не для Велимира?

Василиса фыркнула.

— С Оганом, конечно, и не важно, что та, юная я говорила тебе. Народ должен знать, что царь Василий благословляет брак своей старшей дочери и князя Огана Горыныча. Ты молодец, мудрый правитель. Легко мог бы смуту развязать, ан нет, придумал, как красиво из положения выйти.

— Он следующим царем будет?

Василиса отрицательно покачала головой.

— Павел. У твоего будущего зятя достаточно сил и ума, чтоб править Гардарикой.

Царь потупил взор.

— Тут ты ошибаешься. Не приходит в себя Павел. Лекари разводят руками, да говорят, что душа его заплутала, а отец его клянет во всем Огана, расправы требуя. Смогичи подтягивают наемников. Княжества что бочки пороховые: искру кинь — взорвутся.

Василиса постучала пальцами по губам.

— Я попробую помочь.

Помолчала и добавила: — И упиров, молодец, что семерых отправил. На одного б больше