В конце концов, Гаврилов по собственной воле впервые в жизни оказался в психиатрической лечебнице, а москвичи и гости столицы ещё долго недоумевали: откуда это на Красной площади могли взяться лягушки?

Сразу скажу, что, выйдя из больницы, Владимир Иванович как ни в чём не бывало приступил к своим обязанностям в фотосекции ГУМа. Люлькина в его отсутствие спровадили на пенсию, а через месяц Гаврилов наконец добился своего – он занял место Клавдия Симоновича.

Нарыдавшись всласть, Зинаида Матвеевна покинула кухню, подошла к Авроре и сказала:

– Мы с Ирочкой твои документы подали в швейное училище. Так что портнихой станешь.

– Как? – удивилась дочь.

– Так! А куда ты собиралась поступать? Везде экзамены! Можно подумать, что ты сдашь! И потом, чем тебе профессия швеи не нравится? Это ж самая лучшая профессия! Ты только представь, в магазинах ничего нет, а ты сама себе одёжу пошиваешь! – повторяла мамаша слова Ненашевой, живо представив, как она заходит в бухгалтерию в шикарном пальто из модной ткани цвета беж, с чернобуркой, которое ей непременно сошьёт дочь в самом ближайшем времени, и как все её сослуживицы закорчатся от зависти (особенно Даша Брыкина – заместитель главного бухгалтера – эта вообще встанет и уйдёт, демонстративно хлопнув дверью), сглотнула слюну и продолжила: – Всегда будешь хорошо зарабатывать! Всегда на хлебушек с маслицем хватит! Голым же человек ходить не может! Это ж аморально! И потом будешь не одна, а вместе с Иркой, она девка разбитная, и мать у неё в «Тканях» заведует, – заключила Зинаида Матвеевна и ушла в ванную стирать, считая, что агитационную работу с дочерью можно считать успешно завершённой.

«Портнихой так портнихой!» – подумала Аврора и решила позвонить Юрику Метёлкину – всё равно отец в больнице, значит, завтра свободный день и они смогут наконец-то увидеться.

Аврора разглядела вдалеке Юрика, и сердце её забилось, голова закружилась, ноги подкосились – и поцелуев никаких не нужно, чтоб вновь ощутить это сладостное состояние.

– Басенка моя! Как же я по тебе соскучился! – Метёлкин подлетел к ней, подхватил на руки, словно пушинку, и принялся кружить. – Загорела, похудела! Что это ты похудела? Влюбилась, что ль, в кого там на море? – ревниво спросил он.

– В тебя.

– Тогда ладно. Если в меня – это хорошо. Как отдохнула, как море? Не высохло?

– Нет, плещется, – смеясь, сказала Аврора. Она была счастлива в этот момент, но вряд ли тогда сознавала это – ей казалось, эта встреча ничто по сравнению с тем, что ждёт их впереди. «Всё только начинается!» – думала она, не понимая, что это самое начало и есть счастье – мгновенное, сиюсекундное, неповторимое и невоспроизводимое, что потом, в дальнейшем, в столь призрачном будущем ничего подобного может и не повториться. Она лишь поняла в тот миг одно – не нужны ей никакие Артуры и Славики, ей вообще никто не нужен, кроме Юрки Метёлкина.

Весь день они бесцельно бродили по улицам. Они то шли молча, наслаждаясь тем, что идут рядом, то принимались одновременно что-то рассказывать, то останавливались ни с того ни с сего и долго смотрели друг на друга...

– Я с моря привезла камешки.

– Кирпичи, что ль?

– Да ну тебя! Гальку. Ходила по берегу и выбирала самые красивые – зелёные в чёрную крапинку, красно-бурые, а один... я его специально для тебя привезла – держи. Тут, смотри, как будто обезьянка нарисована.

– Басенка моя! – растаял Юрик, глядя на белый камень с тёмными вкраплениями, действительно напоминающими обезьяну. – Вот когда мы с тобой поженимся, заведём рыбок. Ну, знаешь, всяких там неонов, вуалехвостов, меченосцев, а на дно положим твои камешки и вот этот тоже, – он замолчал, вскинул голову и серьёзно проговорил: – А я, наверное, всё-таки на станкостроительный подамся! Мать с отцом к себе на кондитерскую фабрику зовут, но там же платят-то – смех! А нам с тобой много денег нужно! Правда? Что мы, как какие-нибудь оборванцы, что ль, жить должны?

– Ты так говоришь...

– Как?

– Ну, я не знаю... А Жаклинский ещё не приехал?

– Вот ты о чём думаешь? – разозлился Юрик. – Ты его любишь или меня?

– Тебя. Тебя. Но ведь ему нужно всё как-то объяснить – он же ничего не знает!

– Я сам ему и скажу всё. Это мужской разговор, и нечего тебе вмешиваться! – Он так смешно это сказал, что Аврора не удержалась и захохотала. – Что? В чём дело? А, Каренина?

– На голубятню-то ходишь?

– Сегодня утром ходил кормить. И чего в них хорошего, в этих голубях? Глупые птицы! Весь пол обосрали – ногу поставить некуда.

Аврора закатилась ещё сильнее.

– Да что смешного? Я не собираюсь убирать за ними! Вот пусть приезжает и сам убирает! Каренина! А, Каренина! Ты с Жаклинским сколько раз целовалась? – спросил Юрик и впился в любимую пристальным взглядом.

– Ты что, Юр, дурак, что ль?

– Почему дурак? Ничего не дурак! Я должен знать! Каренина, а Каренина, кто лучше целуется – я или Жакля?

– Отстань.

– Нет, скажи! – настаивал Метёлкин.

– Конечно, ты!

– Так, значит, ты всё-таки целовалась с этим голубятником вонючим! А я-то думал, вы просто так, за ручку ходите!

– Юр, отстань!

– А чо отстань! Почему отстань?! – возмущался он. – А вы только целовались? А? Отвечай, Каренина! – требовал Метёлкин.

– Я сейчас домой уйду!

– Нет, ты сначала скажи, а потом иди!

– Что? Что тебе сказать?

– Вы только целовались или ещё что?

– Что ещё? – не понимала Аврора. Она действительно в свои семнадцать не знала, что ещё можно делать с любимым парнем, кроме как целоваться.

– Ну, что-нибудь ещё.

– Обнимались. И всё.

– Басенка моя! – Метёлкин сменил гнев на милость и, вдавив её в стену девятиэтажного дома, поцеловал в губы.

– Странный ты, Юрка! – пролепетала Аврора, шатаясь из стороны в сторону.

Объяснение между Костиком и Авророй произошло неожиданно, без какой бы то ни было подготовки, но как ни странно, легко и неприятно одновременно.

Наша героиня встретила своего бывшего возлюбленного у булочной, вернее едва не наткнулась на него. Это случилось двадцать девятого августа ровно в полдень.

– Гаврилова! Что, зазналась и друзей не узнаёшь? – окликнул он Аврору, когда та, поглощённая мыслями о Юрике Метёлкине, торопливо, глядя в асфальт, пронеслась мимо.

– Ой! Костик! Привет! – обрадовалась она, но тут же вся как-то сникла, забеспокоилась. – Приехал? – Если б в тот момент Аврора сидела на стуле, то непременно заёрзала бы.