Пальцы Гамадрила приподняли салфетку не без изящества. На подносе лежал огромный шприц, наполненный полупрозрачной жидкостью. Холодный блеск длинной острой иглы навевал подсознательные ассоциации с врачами-убийцами и пытками в гестапо.

Взяв шприц, Заметалин мягко вдавил поршенек, выпуская через иглу воздух и струйку жидкости.

– Все очень просто, – доверительно пояснил он, подходя к собаке. – Сейчас у нас все просто помешались на черных лабрадорах. Прямо культ личности какой-то!..

– А я уже слышал, да! – подтвердил Ахмед. – «ДДТ» даже гимн сочинили – «Черный пес Петербург».

– А раз слышал, то должен знать и причины…

– Ну, причины тут, понимаешь, чисто исторические… У вас в России всегда разных сук любили! – осклабился кавказец.

– Причина как раз в другом, – подойдя к псу, Заметалин завел руку со шприцем за спину. – У одного о-о-очень серьезного человека сбежала точно такая вот черная собака. Как говорится – ищут пожарные, ищет милиция… Но отыскать, естественно, не могут. А потому издано специальное распоряжение: больших черных собак не обижать, а наоборот – попытаться их прикормить и доставить экспертам-кинологам. А уж к черным лабрадорам-сукам и вовсе следует проявлять максимум человечности.

– Значит, с черными суками – по-человечески, а с черными людьми – не по-человечески? – неожиданно напомнил о себе маленький Магомедик.

– Вот я и думаю: если заразить эту собаку вакциной бешенства и натравить на офис «Группировки Ленинград»… – мечтательно прикинул Гамадрил, – то никакие менты даже в мыслях ее не обидят! К тому же, как мне кажется, это как раз та самая собака, которую все и разыскивают.

– Неужели та самая, да? – не поверил Ахмед.

– Видимо, да… Ошейник у нее слишком уж дорогой. – Изобразив лицом ласковость, Заметалин присел перед пленницей. – Кони, Кони! А ну – голос! Голос, кому сказано! А то на русскую шаверму пойдешь! Думаешь, я забыл, как ты на Смоленском кладбище меня обоссала?

– Гау, гау! – отозвалась собака, как бы давая понять, что при удобном случае она сделает то же самое.

Стрекот мотора, отраженный водой, заставил Гамадрила обернуться. Поднявшись, он мельком взглянул за борт и тут же распялил рот…

Слева по траверзу шел параллельным курсом небольшой катерок, на носу которого расположилась мулатка несравненной красоты, неуловимо напоминающая Наоми Кемпбелл в юности. Несмотря на холодную ветреную погоду, она была лишь в тоненьком полупрозрачном купальнике. Когда катерок подошел к ресторанному борту почти вплотную, темнокожая девушка приняла эротическую позу, живо содрала с себя трусики и ножкой послала их на борт «Блатхаты». Повернувшись спиной, она артистично прогнула талию, выставляя напоказ упругие шоколадные выпуклости…

– Ва-а-а-ах! Какой же-енщин, да!.. – застонал Ахмед.

Позабыв обо всем на свете, кавказцы побежали к левому борту, отталкивая друг друга локтями.

А вот Заметалин не нашел в себе сил даже сдвинуться с места. Он так и застыл, впившись глазами в чудо природы. Спина под рубашкой моментально взмокла. Шприц с тихим дзиньканьем выпал из руки и скатился за борт. Рот идиотски скривился, словно у хваченного кондрашкой. В мозгу будто бы вспыхнул бикфордов шнур и, заискрившись, медленно пополз к детонатору…

Стоя на носу катерка в позе некультурного деревенского мальчика, приветствующего проносящийся столичный поезд, Исабель хладнокровно наблюдала за реакцией на «Блатхате».

Реакция была адекватна и предсказуема – лица застыли в режиме стоп-кадра.

Все шло по плану. Плавучий кабак уверенно приближался к протоку Большой Невки. Справа неумолимо надвигался знакомый по открыткам и шоколадным коробкам крейсер «Аврора».

Внимание мужчин было приковано к шоколадной заднице Исабель по левому борту «Блатхаты», и потому никому и в голову не пришло полюбопытствовать, что же происходит по правому…

Остроносый глиссер подпрыгивал на гребешках волн. Нагнав «Блатхату» справа, он снизил скорость и вильнул ближе к борту.

Сидевшая на корме Мать поднялась в полный рост, явно высматривая что-то на палубе гнусного плавучего кабака. Искомое обнаружилось быстро: черный лабрадор, привязанный бельевой бечевкой к поручню, тосковал на корме. Стриптиз в исполнении Исабель явно не входил в сферу собачьих интересов…

Впрочем, Мать уже знала, чем лучше всего заинтересовать пса.

– Кони, Кони! – властно позвала она.

Собака доверчиво повернулась к глиссеру…

Неожиданно Мать извлекла из-под лежавшего на днище пледа огромного жирного кота и вознесла его над головой жестом олимпийца, поднимающего факел. Котяра не выказывал никаких признаков недовольства – то ли из-за полного равнодушия к окружающему, то ли из-за природной лени. Он лишь прищурился на ветру и презрительно посмотрел на собаку…

– Кони! – вновь позвала Мать. – Это – Олигарх! Фас, Кони! Куси его!

Расчет оказался на удивление точен: воспитанная в высоких державных сферах черная сучка не могла не отреагировать на кота по кличке Олигарх. Бельевая веревка была перегрызена в мгновение ока. Оттолкнувшись мощными лапами от палубы, лабрадор бесстрашно сиганул через ограждение и плюхнулся в холодную воду.

Гребя всеми четырьмя лапами, собака неумолимо приближалась к борту быстроходного катерка. Ее мокрая черная голова с прижатыми ушами хищно вытягивалась в сторону котяры. Олигарх, по-прежнему удерживаемый Матерью на вытянутой руке, щурился с наглой вальяжностью, демонстрируя свое превосходство над подлой псовой породой.

Тем временем невидимый моторист застопорил двигатель глиссера. Кони подплыла к самому бортику, и заботливые руки Матери тут же подхватили ее за ошейник.

Оказавшись на катере, лабрадор благодарно лизнул в морду спасительницу и беспокойно заозирался в поисках ожиревшего котяры.

– Успокойся… Не видишь – Олигарх уже за решеткой! – улыбнулась Мать, указывая на огромную клетку, в которую минуту назад упрятала приманку.

Тем временем моторка с Исабель также сбавила ход и заложила крутой вираж в сторону Кутузовской набережной. Глиссер взревел двигателем и, подскочив на волне, понесся в том же направлении.

«Блатхата», шедшая прежним курсом, оказалась как раз напротив Нахимовского училища с пришвартованным у стенки революционным крейсером…

Затвор бакового орудия лязгнул, как гильотина, и досылаемый снаряд вошел в замок со смачным металлическим чавком. Запорная пружина щелкнула крепко и четко – ударник был ввинчен загодя. Шестидюймовое орудие возносилось над палубой победно и эрегированно, будто памятник военно-морским последователям Фрейда. Направление и угол возвышения ствола позволяли разнести прямой наводкой любое судно, проходящее в пределах видимости.