— Вот как.

— Твои вкусы несколько старомодны, ты не находишь?

— Наверное. Но послушай, я же умираю от любопытства, хочу узнать, что же с тобой случилось. Надеюсь, ты мне расскажешь, и мы сможем разобраться во всем еще до того, как отыщем Марка.

Итак, задыхаясь от быстрой ходьбы, он поведал мне свои обрывочные воспоминания, пока мы с трудом тащились вверх вдоль оврага.

Когда раненый Марк свалился с тропинки, Колин бросился было к нему, но его тут же оттащили назад Стратос и Джозеф. В ходе последовавшей за этим борьбы Колин получил удар в висок и потерял сознание, но лишь на несколько минут. Когда он пришел в себя, они уже связали его какими-то грубыми веревками, запихали в рот кляп и потащили под гору — в каком направлении, он не мог разобрать. Он старался оставаться как можно более безвольным и неподвижным, лелея в душе слабую надежду, что они сочтут его мертвым и бросят или же настолько ослабят бдительность, что он получит возможность убежать.

Путь был дальним и трудным, к тому времени уже стало темнеть, так что его похитителям приходилось тратить все силы на дорогу; разговаривали они в основном по-гречески, но он уловил, что они яростно о чем-то спорят.

— Я, конечно, не совсем уверен, что точно все запомнил, — сказал он, — поскольку в голове у меня был туман и я боялся, что они в любой момент могут меня убить… и потом, я наполовину рехнулся из-за Марка: думал, он либо мертв, либо лежит где-нибудь и истекает кровью. Но временами — когда в разговор вступали некие Стратос и Тони — они переходили на английский, и кое-что из сказанного ими я действительно запомнил, но совсем мало.

— Все равно попытайся вспомнить. Это может оказаться важным.

— Ох, да я уже пытался. Целых три дня мне не оставалось ничего другого, кроме как думать и думать обо всем этом; но у меня сохранились скорее какие-то впечатления, нежели действительные воспоминания, если ты поймешь, что я имею в виду. Помню, Тони кипел от злости на них из-за того, что они стреляли в Марка и потащили меня с собой. Говорил, что мы все равно никогда бы их не выследили и даже как следует не рассмотрели и что в любом случае они бы засвидетельствовали алиби друг друга, «но тащить с собой мальчишку — это идиотизм!».

— Вообще-то действительно, — согласилась я. — До сих пор не пойму, почему они так поступили.

— Это все Софья, — ответил Колин. — У меня была разбита голова, и я истекал кровью, как поросенок резаный. Софья считала, что, если они бросят меня, я умру от потери крови, и она так переживала и мучилась из-за всей этой истории, что они в конце концов уступили и потащили меня с собой. Частично здесь и Тони сыграл свою роль. Он сказал, что убийство Марка им еще, возможно, сойдет с рук как несчастный случай, но если нас обоих обнаружат мертвыми или тяжелоранеными, тогда по всей округе начнется такая кутерьма, что всплывет и убийство Александроса и все нити приведут к ним и к «лондонскому делу».

— К «лондонскому делу»? — резко спросила я.

— По-моему, он именно так сказал. Но я не уверен.

— Что ж, вполне возможно. Значит, убитого звали Александрос? Похоже, Стратос и Тони познакомились с ним еще в Лондоне, как ты думаешь? Интересно, он был грек или англичанин? С Тони он говорил по-английски, но в то же время Тони плохо знает греческий.

— Наверняка он грек, если его звали… ага, понял, ты имеешь в виду, что они… как это сказать? Придали его имени греческую форму?

— Ну да, эллинизировали. Но это не важно. Если ты правильно все понял, значит, его убили из-за какого-то происшествия в Лондоне. Я теперь вспоминаю, Тони говорил что-то насчет того, что в Лондоне жить небезопасно; правда, не мне, он всего лишь шутил с детьми, но тогда меня это удивило. Итак, вернемся снова к субботней ночи, что же они собирались с тобой делать?

— Честно говоря, они, по-моему, пребывали в такой панике из-за всего случившегося, что просто-напросто стремились побыстрей оттуда смотаться. Насколько я понял, Стратос и Тони были чертовски злы на Джозефа, что тот потерял голову и стрелял в Марка; а Джозеф все рвался для ровного счета прикончить и меня, прям там же, но Стратос колебался, а Тони и Софья были резко против. В конце концов первые вроде бы уступили и потащили меня с собой — наверно, решили сначала смыться, а уж потом разбираться. Вообще-то Тони явно хотел удрать и не связываться с этим делом. Это я помню очень отчетливо, потому что в душе молился, чтобы он не уходил; ведь он был англичанином, и я считал, что лучше бы мне попытаться поговорить с ним, нежели с остальными. И потом, он действительно не принимал участия во всей этой истории.

— Хочешь сказать, что Тони собирался смыться в одиночку?

— Да. Помню слово в слово, что он сказал: «Что ж, раз вы прикончили этого туриста, то сами себя и подставили, независимо от того, как поступите с мальчишкой. Я к этому никакого отношения не имел, так же как и к Алексу, и вы знаете, что это правда. Я умываю руки. Смываюсь прямо сейчас, и не стоит делать вид, Стратос-дорогуша, что тебе будет грустно со мной расстаться». Вот так он и сказал, каким-то дурацким голосочком — не могу даже описать.

— Не волнуйся, я уже имела удовольствие с ним пообщаться. И что же ответил Стратос?

— Он сказал: «Все равно тебе от них никакой пользы не будет, они еще слишком горячи. Пока что ты не сможешь от них избавиться». А Тони говорит: «Знаю. Можешь на меня положиться, я буду осторожен», — а Стратос как-то противно захохотал и сказал: «Еще бы! Я на тебя положусь так же, как на…»

Колин внезапно осекся.

— Ну и?..

— Да это просто такое выражение, — замялся Колин. — В общем… это сленг, я точно не помню. Означает, что он ему не доверяет… ну, ты понимаешь.

— А-а. Понятно. Давай дальше.

По мере того как мы поднимались все выше, ущелье расширялось. Теперь можно было идти рядом.

— Потом Стратос стал говорить, что Тони, мол, некуда податься, у него же нет денег, а Тони сказал: «Для начала можешь мне немножко одолжить». Тут Стратос заорал: «Шантажируешь?», а Тони ему: «Ну, ведь я многое мог бы порассказать. И лично я ничего существенного не натворил. Сам же знаешь, если я выдам сообщников, то превращусь в свидетеля обвинения».

— Смелый, однако, паренек, и с железными нервами, — чуть ли не с восхищением заметила я, — Подумать только, заявить такое старине Стратосу, когда за спиной, можно сказать, два свежих трупа, а на руках мальчик, истекающий кровью.

Колин улыбнулся:

— Да уж, море крови вытекло, хотя позднее оказалось, что рана-то пустяковая. Ну так вот, я думал, Стратос озвереет от злости, но он, наверное, знал, что Тони ничего подобного не сделает, потому что отвечать ему не стал, а потом Тони захихикал в своей дурацкой манере и сказал: «Милый мальчик, мы же все равно собирались расставаться, так что давай поделим эти штуковины, и дело с концом. Где они?» На что Стратос ответил: «Когда я решу, что пришло время делиться, я тебе сообщу. И сбавь обороты, не стоит быть столь самоуверенным. Вспомни-ка Алекса». Тони говорит: «Имеешь в виду тот случай? Так я только помог потом, ко мне это дело никакого отношения не имело», а Стратос снова злобно хохотнул и говорит: «К тебе никогда ничего не имеет отношения. Ты бы предпочел вечно стоять в сторонке, словно червонная дама, и не марать своих изнеженных ручек, не так ли? Что ж, очень скоро ты их здорово запачкаешь. Надо все же закопать эту парочку. Так что придержи язычок».