– И не надобно так коробить лицо, мой любезный, – нежно протянул Перший, поелику явственно был доволен, согласием брата. Он неспешно прикрыл очи и положил на лоб указательный и большой палец, таким побытом, создавая навес из ладони и загораживаясь от сияния комнаты. – Родитель также одобрил Кали-Даругу… Для нее, как ты понимаешь надо построить хороший дом. Кали-Даруга возьмет с собой служек, младших по чину, чтобы они обеспечили живице все условия и помогали в ее работе.

– Может все же не Кали-Даругу? – чуть слышно поспрашал Небо и задумчиво огладил кудряшки усов, посему-то с под них выглянули бледно-алые, полные губы.

– Не будем о том дискутировать… Ежели есть желание, вызови для того Вежды, поколь он еще не отбыл из Млечного Пути. Спор, это его стихия… не моя, малецык, – днесь вельми сурово молвил Димург, судя по всему, устав уговаривать брата, и начиная вновь серчать, або тотчас шибутно шевельнула хвостом и вздела вверх голову змея в его венце.

– Хорошо, хорошо, – вздыхая, отозвался Небо, и лицо его приобрело свой прежний, степенный вид Бога. – Так и решим, приезжает рани… Когда?

– Намедни, с тем тянуть становится и вовсе опасно, – все еще не отворяя очей и уже вельми лениво, протянул Перший, словно утомившись от беседы со своенравным младшим братом. – Я надеялся, мой милый, что ты согласишься… и велел живице прибыть. Ее векошка уже в чревоточине. Вмале она будет в Млечном Пути и на маковке. Ты только все приготовь к ее прибытию, чтобы лишний раз не вызывать в ней негодования. И еще… Я не стану настраивать линию связи ее с Родителем, чтобы она не стала на тебя Ему жаловаться, потому ты постарайся все улаживать сам. Або, не нужно верно сказывать, что ежели Кали-Даруга сама подключит контактную сетку, я тебе уже ни чем не помогу. Все согласования будут идти через Родителя. – Перший прервался, а посем многажды трепетно добавил, – благодарю тебя за благоразумие, малецык… Мне с каждым разом становится все сложнее и сложнее растить лучицы. В эту я вложил, мне кажется, последнее… Она очень мне дорога. И я так рад… так рад, что она жива. Сие для меня важнее всего.

– Хорошо Перший, – встрял в муторную речь Димурга Небо и виделось, что он сопереживал своему брату потому и золотое сияние его кожи несколько угасло. – Я создам необходимые условия для Кали-Даруги, право не такие роскошные к коим она привыкла, або Дажба того не одобряет в своей первой системе. Однако нам надо решить еще одно затруднение с рани. – Рас стих и пронзительно зыркнул в загороженное нависающей ладонью лицо брата, так и не дождавшись какого-либо проявления чувств с его стороны, досказал, – через кого Кали-Даруга станет общаться и кому подчиняться. Ты ведь понимаешь, это не могу быть я или Дивный.

– Значит, выберем того, кто может, – молвил Перший, и, убрав руку от лица, вельми умиротворенно взглянул на младшего брата. – Того, кто не очень занят… Кто вельми дорог живице и кого она не станет теребить своим негодованием. – Господь нежно улыбнулся Расу, тем самым точно передавая свои мысли, да погодя дополнил, – Небо, еще одно… После нашего толкования, пришли ко мне Огня. Хочу его осмотреть, ибо малецык вельми плохо выглядит. И проследи, чтобы его засим осмотрела Кали-Даруга и выдала предписания. Боюсь, как бы малецык не надорвался, уж больно слаб… Никаких, как ты понимаешь, поколь не возлагай на него обязанностей, кроме лучицы, и все время пополняй хранилище на хуруле. И последнее, как только рани прибудет в Млечный Путь, я со Стынем отбуду… Мор и Вежды улетят также вмале. Чрез половину асти, как и было намечено, я вернусь в Млечный Путь, раньше вряд ли… Здесь останется Темряй, это его первое самостоятельное пребывание. Прошу тебя приглядывай за ним, поелику и ты, и Дивный тут частые гости. И помогай, ты ведь знаешь, какой малецык выдумщик, чтобы потом не случилось не поправимого, как это иноредь происходит подле него… Если он, что-то натворит сразу сообщи мне.

Альвы войдя в залу, сделав не малое количество шагов по залащенной поверхности белого пола, остановились напротив кресла Седми, и, склонив головы, недвижно замерли.

– Вещунья Мудрая, – голос Раса зазвучал весьма строго и на удивление девушки достаточно недовольно так, словно Бог разговаривал с нашкодившим отроком каковому надобно было надавать затрещин, и который его дюже последнее время раздражал. – Почему такое вообще могло произойти? Почему девочка так нынче тревожилась? Неужели неможно было мне обо всем до ее возвращения поведать?

Царица белоглазых альвов, все еще не подымая головы и неотрывно глядя себе под ноги, очень тихо молвила:

– Я пыталась Зиждитель Седми вам о том доложить. Но вас по первому не было в Млечном Пути, а давеча вы отказали мне в приеме.

– Надо было пояснить, что это касаемо Владелины, – проронил Бог столь сурово, и от того негодования заискрилась его бело-молочная кожа, а в воздухе просквозила россыпь искр посланная в направлении альвинок.

И Владе вдруг почудилось, что огненные брызги обсыпали всю царицу, упав на ее белое, плотно облегающее одеяние, на пшеничные волосы, заплетенные в мудреную, толстую косу. Юница суетливо вздрогнула, ощущая собственную вину за происходящее сейчас пред ней, за взваленную на плечи наставницы неправильность своего поведения, ошибку в коей была повинна лишь она. Еще миг той острой душевной тягости и Владелина открыла рот, чтоб вступиться за Вещунью Мудрую, но после вспомнила о своем обещании Богу и торопко прикусила нижнюю губу, колготно вытерев вмиг вспотевшие ладони о подол рубахи.

– Надо было настоять, – медлительно растягивая слова, принялся сказывать Седми, по-видимому, от испытываемой им досады не почувствовавший напряжения охватившего юницу. – Я уже устал… Устал тебе говорить Вещунья Мудрая… Говорить, напоминать о том как бесценна не только для Расов, но в первую очередь… В первую очередь для меня девочка. И не допустимо тебе подвергать ее здоровье очередному волнению. Это вредно для нее. Вредно, опасно. Понимаю, ты не в состоянии научить ее справляться с собственной горячностью, руководить действами, но я и не прошу тебя о том. Прошу и просил всегда об одном создай для Владелины спокойную обстановку окрест, чтобы ничего не влияло на нее извне. Скажи, – Бог вельми гулко вздохнул, отчего затрепетали тонкие кудерьки волосков плотно зачесанные не только в усах, бороде, но и на его голове. – Сколько? Сколько мне о том с тобой толковать? Сколько я должен того просить, требовать от тебя и твоих сподвижниц… Почему оставляя на тебя, драгоценную для меня, девочку так всяк раз должен тревожиться. Ежели ты не способна сделать малого… Малого так и вовсе стоит ли существовать, – днесь уже звучал не вопрос, а явственное пренебрежение, словно Зиждитель видел пред собой скверное и тупое создание.

– Седми, – встряла уже не в поучение, а в уничижение альвов Влада, не в силах смотреть, как с каждым молвленным Богом словом опускала все ниже и ниже голову царица. – Пожалуйста, не сказывай такого при мне. Ведь это я, ни Вещунья Мудрая вмешалась куда не надобно… Наставница пыталась меня остановить, но я такая своевольница.

Договорила девушка и прерывисто вздохнув, вроде жаждая разреветься, подавшись корпусом вперед, уткнулась взором в Раса. Зиждитель неспешно повернул голову в направлении девочки, и, поймав на себе ее воочью расстроенный и единожды просящий взгляд, ласково улыбнулся, и в воздухе тотчас перестали шнырять огненные брызги, да и само лицо Седми стало миловиднее и нежнее.