После того как мы провели всего несколько минут в доме Пэт, подъехало такси, на котором Ким и Элеонор уехали на вокзал Виктория. Все остальные вышли на улицу и попрощались с ними в тусклом ноябрьском свете. Пожав всем руки, Ким вдруг с каким-то злорадством воскликнул: «Тим, а ведь ты седеешь, дружище!»

Мгновение спустя они уехали. Больше я никогда его не видел…

В начале марта 1963 года я завтракал в своем доме в Токио, собираясь отправиться в посольство. Мэри, просматривая Japan Times, наткнулась на короткую, в четыре строчки, заметку телеграфного агентства на внутренней полосе, которую я пропустил за завтраком. Министерство иностранных дел запросило у ливанского правительства информацию о Гарольде Филби, британском журналисте в Бейруте, который исчез в конце января. Всего четыре строчки, не больше. Но нетрудно было догадаться, что если он бесследно отсутствовал в течение нескольких недель, то почти наверняка сделал это преднамеренно. За «железный занавес»? На фоне всего, что произошло раньше, это представлялось вполне вероятным. Но почему? Я ничего не знал о его жизни с тех пор, как он возвратился в Бейрут, — о новых подозрениях против него, о конфронтации со следователем из Лондона и о растущей психической нагрузке3. В последующие несколько дней в голове моей крутилось несколько невероятных сценариев. Но даже тогда я искал для себя менее пагубные объяснения, стараясь уйти от очевидного…

Несколько недель спустя пришли новости о том, что Ким находится в России и что он много лет был советским агентом. В противостоянии мировых политических систем мы с ним теперь навсегда оказались в противоположных лагерях…

Во введении к своей книге «Моя тайная война» Ким неоднократно заявляет о том, что стал офицером советской разведки еще в 1930-х годах. Позвольте мне суммировать то, что он пишет по поводу своей секретной карьеры. Он начинал с «почти года нелегальной деятельности» в Центральной Европе (1933–1934). Возвратившись в Англию, он, по-видимому, прошел период обучения, связанный с еженедельными тайными встречами с русскими в «отдаленных открытых местах Лондона»; в то время он представлял собой нечто вроде «практиканта разведки». Его первые «испытания» прошли в Германии (1936) и фашистской Испании (1937–1939). Во время гражданской войны в Испании он узнал, что испытательный период завершен и в этом военном конфликте он становится «полноценным офицером советской службы». Когда в январе 1963 года завершился период подпольной работы в Ливане, «только тогда я смог явиться в моих истинных цветах, цветах советского разведчика». В 1968 году он утверждал, что был советским разведчиком в течение тридцати с лишним лет…

Вообще, функции разведчика очень сильно отличаются от функций агента. Офицер — это не агент, получивший повышение, а нечто совершенно иное; это различие обычно игнорируется в СМИ либо дается слишком расплывчато. Репортеры склонны всех подряд называть агентами или шпионами. Разведчики — это в основном государственные служащие; то есть офицер СИС — это британский государственный чиновник, офицер ЦРУ — американский чиновник, а офицер КГБ — советский чиновник. Обычно офицер работает в одном из управлений разведывательной службы, в своей стране или за границей, или, по крайней мере, имеет туда доступ. Его задача — замышлять и руководить разведывательными и другими операциями; организовывать и зачастую самому производить вербовку и управление агентами; выполнять свои обязанности в пределах управления — например, заниматься обработкой полученной разведывательной информации, обеспечением административной, технической или прочей поддержки; взаимодействием с другими государственными ведомствами; сотрудничеством, где это уместно, с разведывательными службами дружественных стран. Почти наверняка это гражданин страны в разведывательной службе которой он состоит. Он знает — и обязан знать — много разных тайн. В связи с этим он крайне редко (во всяком случае, в мирное время) может быть подвергнут аресту или допросу, хотя он, вероятно, рискует быть объявленным персоной нон грата и высланным из той или иной страны. Как дома, так и за границей он нуждается в некотором прикрытии, обычно в одном из официальных учреждений его страны. Иногда такое прикрытие слишком очевидно, оно предназначено, чтобы соблюсти правила хорошего тона, а заодно (за границей) и поберечь чувства посла, но не гарантирует безопасность самого офицера или его деятельности.

Агент — существо совершенно иного рода. Он может быть любой национальности и социального происхождения. Смысл его существования проистекает из того, что он находится в положении (часто связанном с его работой), которое дает ему доступ, прямой или косвенный, к необходимой информации либо позволяет выполнить какие-то другие услуги для завербовавшей его разведывательной службы. Обычно ему в какой-то степени необходимо предать доверие, оказанное его фирмой, отделом и пр., — зачастую для того, чтобы шпионить против собственной страны. Его личная свобода, даже жизнь могут подвергаться опасности. Его «хозяев» из иностранной разведки интересуют два конкретных вопроса: не является ли он двойным агентом, который тайно работает против них? И, с другой стороны, не подвергается ли он чрезмерному риску ареста и допроса? Само собой разумеется, что агенту нельзя позволить знать о службе, на которую он работает, больше положенного… В британской СИС Ким Филби конечно же был офицером — вплоть до своей вынужденной отставки в 1951 году. В советской же службе — по всем традиционным критериям — он являлся агентом, по крайней мере до тех пор, пока наконец не сбежал в СССР. Филби и в самом деле допускает, что большая часть его работы сосредоточена в областях, которую «обычно — в британской и американской практике — выполняют агенты»; себя он при этом именует агентом, «проникшим в разведывательную службу противника». Можно утверждать, что претензии Кима на статус офицера попросту не соответствуют действительности. То есть тем самым он выполнял определенную задачу КГБ — например, содействовать вербовке других потенциальных шпионов. Как намекает нам Хью Тревор-Роупер, частью советской стратегии было прославить своих шпионов, но никогда не признать, что они фактически таковыми являлись1.

Существуют независимые свидетельства того, что Ким очень рано обрел необычный статус в глазах своих советских хозяев. Вальтер Кривицкий, сбежавший еще в октябре 1937 года, впоследствии сообщил британским следователям, что советская разведка направила в Испанию одного молодого английского журналиста. Кривицкий знал об этом, хотя Кима послали туда лишь несколькими месяцами ранее и Кривицкий не имел к нему особого интереса. Новые детали можно почерпнуть из истории Александра Орлова, который дезертировал в 1938 году. Как пишет Гордон Брук-Шеферд в своей книге «Перелетные птицы»2, Орлов утверждал, что приблизительно в 1937 году ему довелось беседовать с неким Кисловым из парижского отделения НКВД. Речь шла о возможности обнаружения русского агента в Испании, который в чрезвычайной ситуации готов был выйти в радиоэфир. Кислов сказал, что у него есть первоклассный агент, британский журналист, но использовать его нет никакой возможности, потому что он заикается. Поскольку Орлов сообщил об этом только в 1970 году, когда о Киме Филби было уже все известно, ценность этого заявления весьма сомнительна. Но если сама история верна, значит, Ким Филби (скорее всего, не по имени, а по роду своей деятельности) к 1937 году уже был хорошо известен двум из немногих довоенных перебежчиков.