Он много знал о возможностях, дислокации, оборонительных сооружениях и вооружении британских войск во Франции, а также располагал аналогичными сведениями о ряде французских частей. Возможно, он имел представление о военных планах союзников. Но намного более важная тема, связанная с немецкими военными планами, по-видимому, держится в тайне. Как только в Европе завязались интенсивные бои, у него было крайне немного возможностей передавать сведения русским, и, что бы он ни сообщил, могло уже устареть к тому времени, когда такая информация доберется до Москвы…

Но Аррас, как и сама «Странная война», был лишь своего рода «интерлюдией». Киму Филби русские уже дали недвусмысленно понять, что его главная цель — это Британская секретная служба. Он вспоминает, что после возвращения в Англию летом 1940 года с ним в Блечли беседовал Фрэнк Берч. Эта встреча состоялась благодаря участию одного общего друга, однако в GC&CS на тот момент на смогли предложить достойную на тот момент зарплату. (Очевидно, общим другом был Дилли Нокс, о котором иногда в беседах упоминала Эйлин4.) А ведь как по-другому могло все сложиться в жизни Кима, если бы им с Берчем все-таки удалось договориться…

Когда Ким наконец — с помощью Гая Бёрджесса — поступил на службу в Секцию D СИС в июле 1940 года, он пока еще не вполне соответствовал замыслу русских. Учебные центры в Брикендонбери и Болье, должно быть, навели его на интересную, хотя и не самую важную информацию. Вероятно, наиболее полезными для советской разведки в тот период были его поездки в Лондон и связи с высшим командным составом в УСО и в других ведомствах; без сомнения, именно эти визиты и давали ему возможность периодически встречаться с русскими. Но хотя его донесения в то время, возможно, и не были столь значимы, как впоследствии, у него в активе было два важных преимущества: его собственные вполне очевидные способности и растущий круг друзей и знакомых в мире разведки. Через Бёрджесса и УСО он познакомился с Томми Харрисом; через Харриса вышел на Дика Брумена-Уайта и других важных сотрудников МИ-5; а затем в августе 1941 года была сформирована Секция V. Теперь он оказался в самом сердце британской «цитадели».

Несмотря на его веру в Советский Союз, у Кима, должно быть, не раз екнуло сердце, когда осенью 1941 года немцы безудержно рвались к Москве. Красная армия могла быть разгромлена, и немцы могли посадить в Кремле антикоммунистическое правительство. И даже если худшего удалось бы избежать (что, собственно, и произошло), собственная роль Кима Филби вполне могла стать известной немцам через захваченные архивы или сотрудников НКВД. Немецкая пропагандистская машина, возможно, оказала немалое влияние на историю Кима Филби. По-видимому, лишь после разгрома немецких войск под Сталинградом риск разоблачения уже был не так велик…

За три года работы в Секции V — с 1941 по 1944 год — Ким имел обширный доступ к секретной информации, касающейся не только деятельности самой Секции V. Вот лишь несколько важных тем (не обязательно в порядке приоритета) его донесений:

1. Предыдущая деятельность СИС и МИ-5 против Советского Союза и коммунистических течений в целом, а также будущие планы в этой области. Ким вспоминает, что имел кое-какие возможности «покопаться» в папках СИС и довольно большие — в части будущих планов.

2. Разведывательные службы стран оси. Очевидно, он передавал обширные сведения о них, но они были главным образом связаны с Западной Европой и Западным Средиземноморьем, и русских они интересовали не в первую очередь. Если бы он попытался подробно разузнать, что известно в Восточноевропейской и Ближневосточной подсекциях об абвере и работе СД против СССР, то мог возбудить против себя подозрения. Возможно, он получал кое-какие сведения, а иногда и ежемесячные сводки, но явно не имел туда полного доступа.

3. Перемещения вооруженных сил и планы стран оси. В Секции V мы знали крайне немного о результатах обширной работы Блечли в этой области либо об анализе разведывательной информации — ни там, ни в военном министерстве, Адмиралтействе или в министерстве военно-воздушных сил. Чисто теоретически Ким мог иметь доступ к агентурным донесениям СИС, собранным в центральном реестре, но практически у него не было на это необходимого времени или знаний. И он не смог бы завладеть ими в большом количестве, не привлекая к себе внимания. Вероятно, ему порекомендовали по возможности этого избегать.

4. Военные планы союзников. Ким, возможно, за несколько месяцев сообщил русским кое-что об операциях «Торч», «Оверлорд» и других крупных военных операциях; но, конечно, большую часть такой информации русские получали из официальных источников.

5. Организация СИС, операции, агенты, возможности и планы; кадровый состав СИС внутри страны и за границей. Возможно, он был осведомлен в этих вопросах достаточно широко, хотя и не исчерпывающе. То же самое касается и МИ-5 и — в меньшей степени — УСО.

6. Американская разведывательная служба и разведслужбы союзников, особенно в части контршпионажа. После УСС и ФБР информация, которую Ким, возможно, передавал о французах и поляках, возможно, представляла большой интерес.

7. Политическая информация. Здесь значительное влияние оказывали побочные результаты от деятельности контрразведки. Например, особое значение имели мирные настроения в стане противника. Наша работа также помогала нам составить представление о политическом положении и намерениях Испании, Португалии и других стран. У русских не было дипломатического представительства на Иберийском полуострове и, вероятно, крайне мало источников информации. Кроме того, мы были свидетелями многочисленных перехватов дипломатических телеграмм и ряда телеграмм министерства иностранных дел.

8. GC&CS. Ким, возможно, подробно сообщал русским о том, какие шифры абвера и СД взломаны, но, возможно, большую ценность представляла его информация о работе GC&CS над дипломатическими шифрами. Сомневаюсь, что он был хорошо осведомлен о военных шифрах противника.

9. Фактор X — информация, которую человек в положении Кима мог собрать за пределами своей сферы деятельности, если был к этому расположен.

Приведенный перечень внушителен. Но существовало два чрезвычайно важных ограничения: во-первых, та степень, до которой Ким и русские могли судить о безопасности своих встреч, и, во-вторых, время, которое он мог сэкономить на фоне своей довольно напряженной работы в Секции V, чтобы подготовить письменные или устные донесения Москве или выполнить другие опасные и отнимающие много времени задачи, например выемку тех или иных документов и потом возврат их в контору. Русские рассчитали, что настоящую ценность Ким Филби приобретет уже после войны, когда возобновится антикоммунистическая деятельность, и что во время войны он должен прежде всего стремиться к тому, чтобы укрепить собственное положение и репутацию в СИС и избежать любых серьезных рисков. Я склонен думать, что в этот период русские должны были во всем, что касается Кима, серьезно себя ограничить. Отдел НКВД, который его контролировал, вынужден был оставлять без ответа многие запросы из других отделов по поводу предоставления той или иной информации от столь важного агента.

Как это ни парадоксально, но напрашивается вывод, что в те годы, с середины 1941-го до середины 1944 года, положение Кима как русского шпиона, возможно, на самом деле принесло британцам больше выгоды, нежели неудобств, независимо от качества его работы в Секции V. Рассмотрим состояние дел. Мы с русскими сражались фактически в одном лагере. Предоставление им нашей информации о разведывательной деятельности противника или вооруженных силах не могло причинить нам много вреда при условии, что эта информация не подвергается риску из-за ненадежности русских агентов или угрозы перехвата противником. Детали работы британской и союзнической разведывательных служб могли иметь практическую ценность для русских только в свете их послевоенных возможностей. В то же время Ким имел возможность оказывать необычные услуги англичанам. Во время войны мы с американцами постоянно давали те или иные гарантии русским по ряду важных вопросов. Русские зачастую относились к этому скептически, даже когда наши гарантии были подлинными. Но если в чем-то и можно было подвергнуть сомнению обещания Черчилля, Идена или Рузвельта, Ким Филби всегда вызывал доверие. Например, он мог сообщить русским, что в целом союзники заслуживают доверия, отказываясь идти на какие-либо антисоветские сделки как с немецким правительством, так и с антинацистскими заговорщиками. Сообщал ли он об этом на самом деле, мне сказать трудно. Конечно, русские в своей пропаганде часто обвиняли союзников в подобных вещах; из памяти не выходит насквозь лживый советский фильм «Падение Берлина», в котором показано, как Черчилль якобы вступил в сговор с немецким поставщиком оружия, — и это в то время, когда русские отчаянно сражались за собственное выживание. Но если они и в самом деле верили подобной чепухе, значит, были совсем уж недальновидными в политическом плане, в чем лично я сомневаюсь. Неужели — притом, что их консультировал Ким (а также Дональд Маклин и, возможно, кто-то еще) — они всерьез опасались, что британское и американское правительства способны пойти на политический антисоветский сговор с немцами? Переговоры генерала Вольфа, командующего войсками СС в Италии, с Алленом Даллесом в Швейцарии в 1945 году наводят на мысль о том, что главные опасения русских были все-таки совсем иного рода: они боялись, что немецкие войска на том или другом участке Западного фронта могут капитулировать и это позволит войскам союзников совершить мощный рывок вперед, не встречая уже почти никакого сопротивления, и в итоге встретиться с советскими войсками намного восточнее той линии, на которой ожидалась такая встреча. Русские не без оснований сетовали на то, что именно они приняли на себя основную тяжесть сражений, а немцы теперь слишком легко сдаются на западе, в то же время цепляясь за каждый клочок земли на востоке. Резко негативная реакция Сталина на переговоры с немцами в Швейцарии и его обвинение англичан и американцев в попытках заключить политическую сделку с немцами на основе информации от тех, кого он называет «добросовестными и хорошо осведомленными советскими агентами», по общему признанию, предполагает, что, если Ким Филби действительно имел возможность передавать соответствующие донесения, он не сделал ничего, чтобы как-то отвести или смягчить подозрения русских. Возможно, что он и был одним из тех «добросовестных» советских агентов. Но теперь он служил в Секции IX и мог не иметь близкого доступа к этому делу.