Гельмут Шёк

Есть в компании незнакомого человека много такого, что мешает в его компании есть. Жевать, глотать, с удовольствием отхлёбывать чай и ставить чашку на блюдце, не беспокоясь, что звякнет при приземлении, — такое допустимо только в одиночестве или же с людьми, проверенными совместной трапезой. Пуд соли едят не только для того, чтобы лучше узнать друг друга, но и чтобы разобраться со всеми вопросами застольного этикета. Не зря, думала Вера, у многих народов поглощение пищи считается интимным процессом — с годами Стенина понимала эти народы всё лучше и лучше.

Как только она объявила чашке посадку, зазвонил телефон.

Копипаста. Не прошло и полжизни. Сколько пудов соли они с Юлькой съели за это время? Вера брякнула чашкой о блюдце, проглотила кусок сыра, как обиду, и ответила:

— Где тебя носит?

— Я только что от зубного, — печально сказала Копипаста. — На той неделе будут удалять ещё два зуба, а я недавно узнала, Верка, что у нас каждый зуб напрямую связан с участком мозга, ответственным за память.

Если её не остановить, Веру ждёт долгий и подробный рассказ.

— Юля, услышь меня! — взмолилась Стенина. — Твоя дочь сидит в аэропорту и рыдает так, будто у неё все в один день умерли.

— Евгения? — удивилась Юлька.

— Нет, не Евгения! У тебя сколько дочек?

Мысленно Вера дополнила этот вопрос саркастическим замечанием про зубы и участки памяти, но, к чести своей, сдержалась и только сопела громче обычного.

Серёжа смотрел на неё, как зритель на киноэкран — видно было, что ему хочется добавить громкости и слышать вторую героиню. Но как это сделать, Серёжа не знал и потому всего лишь страстно чесал за ухом у кота Песни, хрипевшего от счастья, будто удавленник. Никакого сходства с тем равнодушным врачом, который заполнял карточку и строго спрашивал у Веры, что случилось, — некоторые люди меняются быстрее, чем к этому можно привыкнуть.

— Этот абонент недоступен, — сказали вдруг в трубке. В ухо заколотились короткие гудки. Стенина надеялась, что Юлька всё-таки поняла её и уже едет в аэропорт к Евгении. Хотя та умоляла приехать именно тётю Веру, а на вопрос почему, начинала рыдать пуще прежнего.

Серёжа придвинул к Вере тарелку с бутербродами.

— Нет, — звонко сказала Стенина, опять включив пионервожатую. — Вот теперь точно — пора.

— Значит, пора! — отозвался Серёжа. Он унёс посуду в кухню, потом скрылся в дальней комнате и чем-то там недолго гремел. Песня смотрел на Веру с сонным отвращением.

Она натянула на себя пуховик, прислонилась к косяку, закрыла глаза и тут же открыла, почувствовав вблизи чужое дыхание. Серёжа стоял к ней почти вплотную. Возможно, через секунду он попытался бы её поцеловать, но Стенина не стала дожидаться — и выскочила в подъезд, приговаривая: «Да что ж это такое!»

Серёжа бежал следом.

…Юлька позвонила дочери, но телефон у Евгении был выключен. Юлька попыталась снова набрать Верку — и этот номер был недоступен, причём в голосе автоматической женщины звучало явное злорадство. Анестезия ещё не отошла, губа горела, голова кружилась. Юлька ненавидела это состояние — когда пусть даже крохотная частичка тела становится нечувствительной. Но и лечить зубы без обезболивания — спасибо, этого ей хватило в детстве. Хорошо, что Евгении повезло с зубами — по сей день ни одной пломбы.

Вот интересно, почему даже в самой дорогой клинике врачиха бросает инструменты на грудь пациенту? Поковыряется у тебя во рту одним, берёт другой — очень неприятно, как будто ты стол какой-то. И замечание не сделаешь: во рту идёт работа.

Юлька прыгала с одной мысли на другую, как по ступенькам, — но общее направление выдерживала. Придётся ехать в порт, хотя совершенно непонятно, что там делает Евгения и почему она рыдает? Что случилось? Ни звонка, ни письма не было, а ведь Евгению нельзя назвать безалаберной. Наоборот, она вся такая собранная, правильная. Возможно, так проявилась немецкая кровь её отца — он рассказывал, что они были из переселенцев. Юльке тогда было неинтересно про семью, к тому же Саша не походил на немца — волосы как чернёное серебро, глаза — карие, иногда в лице и вовсе сквозило что-то восточное. Немецкую кровь смешали с мордовской и украинской, а в каких пропорциях — история умалчивала. Она всегда молчит о самом интересном.

Юльке сразу же было доложено: Саша счастливо женат, обожает детей и супругу. Коль скоро жену называют «супруга» — это тревожный признак, считала Юлька. Это значит, что отношения перешли в ту стадию, когда от людей, которые находятся в тех самых отношениях, уже мало что зависит. Ты можешь не любить супругу, но признаёшь, что она родной для тебя человек — и так будет всегда.

Саша был старше Юльки на десять лет, она получила его в первый же вечер, и в этом, собственно говоря, не было ничего нового. Новым оказалось то, что Юлька впервые в жизни почувствовала рядом с собой аромат сбывшейся мечты. Ей хотелось жить с этим человеком, а если не получится — хотя бы урвать от него кусочек на память. Кусочек Саши — как кусочек Луны, увезённый на Землю астронавтом. Как ни крути, он всё равно останется частью Луны. Сашина супруга никогда не узнает про Евгению, да что там — о ней не знал даже сам Саша.

Интересно, что Евгения ни разу в жизни не спросила про папу — хотя у Юльки были заготовлены байки про пожарного, про благородного бандита и классическая — про лётчика-космонавта. Зато Джон им интересовался постоянно — со временем это превратилось в главную тему для разговоров и в орудие убийства для любви. Так и не удалось им с Джоном дожить до того дня, когда муж и жена всерьёз называют друг друга супругами и становятся родными людьми, даже если давно не любят друг друга.

Так и не удалось…

Юлька не без труда нашла свою машину на парковке — в темноте не отличить от других, такой же, что у всех, угрюмый чёрный джип. Ереваныч, как ни странно, ещё в офисе, она позвонит ему позже, объяснит, зачем сорвалась на ночь глядя в Кольцово. Ему всегда нужно объяснять всё очень подробно — иногда у Копипасты голова кружилась от этих объяснений, как на карусели.

Вот зачем она вспомнила Джона? Даже уголовные дела списывают за сроком давности — а тут всего лишь любовная история с неприятным финалом. Память, будто не слышала уговоров, разворачивала широкие панорамы картин из прошлого. «Надо вырвать все зубы и забыть», — подумала Юлька.

Джип стоял в пробке, вся Восточная замерла, машины собрались, как бусины на нитке.

…В тот год Лара Стенина бесславно училась в первом классе. Евгению записали в музыкалку — учительница пения сказала, что у девочки может быть большое будущее. Верка работала в своём музее и познакомилась с Пашей Сарматовым — при таинственных и, судя по всему, безнравственных обстоятельствах. Таинственность была налицо, а безнравственность Юлька вычислила самостоятельно — Стенина так мялась и бледнела, когда её пытались расколоть, что никаких сомнений не оставалось. Копипаста была за неё искренне рада — Верке если чего и не хватало всю жизнь, так это капельки безнравственности. Или какой-нибудь подлинки в характере.