Как же ей повезло, что ограбление не состоялось! О чём она вообще думала?

Полностью рассвело, когда Стенина добралась до музея — вышла остановкой раньше, чтобы повторить ночной маршрут. Мороз как будто бы тоже ещё не полностью проснулся и лютовал не в полную силу. В такую погоду, вспомнила Вера слова Геры, только и делать, что спать.

Гера, Гера… Мальчик с именем самой завистливой античной богини, любимый мужчина и Ларин отец (а я — Ларина-мать, «корсет, альбом, княжну Алину…» некстати пришло в голову Вере, всюду, где надо и не надо, играющей словами). Теперь, спустя годы, она каждый день вспоминала его, каждый вечер перед сном пыталась говорить с ним — и сама же себе отвечала. Как Лара, когда играла с Барбией — говорила и за неё, и за себя. Гера никогда не снился Стениной, и на могилу к нему она приезжала дважды в год — в день рождения и смерти. А вот мама, которая при жизни относилась к будто бы зятю сдержанно, смирилась с ним, как с неизлечимой болезнью, бывала там значительно чаще. Сажала на могиле какие-то цветы, что очень неохотно цвели в урочный час, брала с собой Лару и давала ей маленький веник — прибираться в «папином домике».

— Никто больше не ходит, — жаловалась старшая Стенина. — Все забыли. Даже мать забыла, ну как так, Веруня?

Однажды, поддавшись настроению, Вера поехала на кладбище без повода. Купила две хризантемы, которые уже выглядели увядшими — «такой сорт», пожала плечами продавщица. На розы не хватило денег. Вера шла по дорожкам кладбища, к ней отовсюду сбегались местные собаки, привычные к тому, что их здесь все подкармливают. У Стениной не было с собой ни колбасы, ни косточки, поэтому разочарованные собаки — хвосты улитками — оставили их с Герой наедине.

Вера думала, вдруг она сможет расслышать его голос — как слышала голоса и звуки картин, но ничего не получилось. Был тихий день, начало августа, деревья вокруг шумели зрелой малахитовой листвой, и только одно из них — тополь, который ненавидела старшая Стенина, потому что с него по весне слетали жёлтые липкие почки, не отмоешь, с камня-то! — только одно это дерево уже объявило вдруг, как войну, свою личную осень. Оно покрылось янтарными листьями, и часть из них уже лежала на сером камне ярким ковром. Мама тут же вымела бы дерзкие листья, но Вере они показались такими красивыми, что она решила принять эту маленькую осень в качестве подарка от тополя. Посидела на скамеечке у соседней богатой могилы — кто-то из бандитов, памятник в полный рост, ограда из чугунного литья. И скамеечка тоже чугунная, вся в цветах и стеблях, уральский ар-деко. Вера сидела сгорбившись и вслух, торопливо, как у постели больного, перечисляла достижения — свои и Ларины.

— Она совсем не похожа ни на тебя, ни на меня, — рассказывала Гере Стенина. — Особенная девочка. Ты не думай, что я без тебя счастлива — мне только вначале так казалось. Кстати, я теперь работаю в музее, представляешь?

Гера не ответил. Вера выкурила подряд две сигареты, уложила хризантемы поверх жёлтых листьев и ушла. Маме о своём походе рассказать забыла, и через неделю та встретила её ликованием:

— Веруня, у Геры кто-то был! Я сегодня ездила убраться и нашла цветы.

— Хризантемы?

— А ты как знаешь?.. Это ты, что ли? — Мама выглядела такой разочарованной, что Вера её пожалела и вместе с тем — разозлилась. Какое ей дело, ходит кто-то к Гере или не ходит? Люди быстро забывают тех, кто умер.

Вот, например, у Бакулиной недавно умерла мать — скоротечный рак. «У неё, кстати, был знак зодиака — Рак», — сказала Бакулина по телефону, когда звонила отметиться — что приехала, но будет в городе только два дня, так что они не увидятся («хватит с тебя и звонка», перевела Вера). Потом выяснилось, что мать умерла уже давно и похоронили её, не дожидаясь Бакулиной, которая считала, что на похороны даже самых близких людей ходить не надо, потому что это отнимает жизненную энергию. И на кладбищах делать нечего — она вот в Париже старается обходить стороной Пер-Лашез и Пасси.

— Больная, — сказала Юлька, обычно сдержанная в оценках поведения парижской подружки. В Екатеринбург Бакулина приезжала разбираться с наследством. Это, по всей видимости, энергию дарило.

…Снег сегодня был таким, что глазам тяжело смотреть, — больнично-белым. Да, снова вспомнила Вера, в такую погоду только и делать, что спать. Музей выглядел так же, как вчера, — не было видно ни ограждений, ни розыскных плакатов с Вериной физиономией. Стенина выдохнула остатки страха, бродившие в ней со вчерашней ночи, расправила плечи и вошла.

Первый же человек, которого она увидела в музее, бросился ей на шею и зарыдал, не размышляя о собственном весе и его соотношении с весом тогда ещё вполне стройной Веры Стениной. Та едва устояла на месте, машинально вцепившись в рыдающего человека — как седок в мотоциклиста.

Человеком, который рыдал, была кассирша, мать злосчастного Ваньки. Вокруг волновалось небольшое, но при этом плотное море «стульчаков» под руководством Клары Михайловны. «Я просто решаю здесь некоторые вопросы», — вспомнилось Вере.

— Ой, вы же ещё не знаете, Вера Викторовна, — причитала кассирша, не выпуская Стенину из объятий. — Ваньку в милицию забрали, обвиняют в преступной халатности!

Вера ощутила себя роботом, заведённым на автоматическое похлопывание по спине и «ну, ну», которое следовало повторять с аккуратным интервалом. От кассирши пахло чем-то сладким, вроде пенок с клубничного варенья.

В дверях служебного входа появилась директриса — в длинной шубе из нутрии, с лицом тоже очень длинным, а в тот день ещё и дополнительно вытянувшимся. Кассирша в ту же секунду ловко отклеилась от Веры и помчалась к директрисе, упав ей на грудь.

Вера превратилась из робота в саму себя и собралась было просочиться наверх, в свои залы — но тут же передумала. Сейчас нужно быть со всеми вместе. Тем более Клара Михайловна начала рассказывать — явно не в первый раз — о том, что случилось в музее ночью. Бестолковый Ванька уснул, не закрыв двери, и в здание проникли хулиганы. Стащить ничего не успели, потому что сработала сигнализация на выставке Вадима Ф.

— Спасибо ему большое нужно написать от лица всего музея! Он просто нас спас!

— Ведь могли бы и павильон, — ахнула Марья Степановна.

Этого Ваньку, продолжала Клара Михайловна, игнорируя скорбь кассирши, надо гнать отсюда в три шеи — с ним такое уже не в первый раз. «Стульчаки» кивали, и бессовестная Вера — со всеми вместе. Она догадалась, что никто ещё не видел испорченную картину.

— Сегодня в музее выходной по уважительным причинам, — объявила директриса. — Но для вас, коллеги, это ничего не значит. Милиция просила всех быть на месте, особенно тех, кто работал вчера вечером.

Вера, как все, ужасалась, прикладывала ладони ко рту и осуждающе морщила лоб — в общем, вела себя как образцовая единица античного хора, она же волк в овечьей шкуре. Шкура давила во всех местах и жала под мышками — кто бы мог подумать, что тайна будет так сильно рваться наружу? Стенина попыталась вызвать у себя жалость к невинно пострадавшему Ваньке, но ничего не вышло — охранник из него был никудышный и Верин проступок всего лишь приблизил трагический финал его карьеры. Мимо проплыла кассирша с термосом в руке, и Вера похолодела — а что, если остатки компота отправят на экспертизу? Что за фантазии, одёрнула она сама себя, мы же не в кабельном американском фильме. Как будто в ответ на этот вопрос кассирша проследовала обратно с тщательно вымытым и прополосканным термосом.