– Нет… Cartelverbale.

– Благодарю вас, господин Гончаров, непременно передам, – сухо отозвался Геккерн. – Что-нибудь еще?

– Нет… Я уже все сказал, – растерянно произнес юноша, стушевавшийся под пронзительным взглядом ледяных серых глаз барона, но, несмотря на это, пытавшийся держаться гордо и независимо, высокомерно вздергивая подбородок, отчего его слова прозвучали еще более нелепо и излишне пафосно.

– Не смею вас больше задерживать, милостивый государь.

– В таком случае вынужден откланяться, – гордо заявил юный выскочка, которого явно интересовало только то, как он выглядел, передавая барону вызов Пушкина. Он успел уже несколько раз взглянуть на себя в большое зеркало, висевшее в гостиной, и с важным видом провести рукой по каштановым волнистым волосам.

Выпроводив гостя, Геккерн повернулся к Брею и потерянно дернул застывшими серыми губами, пытаясь изобразить улыбку. Руки у него дрожали, голос срывался, и он открыл дверцу буфета, достав графин с водкой и две рюмки.

– Отто…

– Успокойся, Луи, даст Бог, все обойдется.

– Нет… не обойдется, Брей… Надо, чтобы скорее вернулся Жорж… Говорил я ему насчет этой Натали – не доведет она его до добра… Но он не слушал… Пить будешь?

– Давай, Луи, – за удачу. Пусть она не отворачивается от нас…

– Угу, – мрачно усмехнулся Геккерн, одним махом опрокидывая рюмку. – И не поворачивается жопой…

…Первым движением Пьера было подойти к мадам Пушкиной и отдать ей выпавшую из ее руки записочку со словами: «Вы, кажется, что-то потеряли, мадам!»

Но, чуть поколебавшись, он тихо вышел за дверь и повернул направо, в бильярдную, где в дальнем углу сидели и болтали по-французски два старичка, сотрудники посольства и коллеги Нессельроде. Вежливо раскланявшись с обоими, он отвернулся к окну и, спрятавшись за штору, вытащил написанную по-французски записочку и быстро прочитал ее.

Моя обожаемая Натали!

Я надеюсь, что Вы не собираетесь надолго задерживаться в гостях у Нессельроде. Меня они уже преизрядно утомили, и единственное существо, которое я по-настоящему желал бы видеть, – это Вас. Смею надеяться, богиня, что Вы не откажете мне в моей скромной просьбе и уедете от них не позднее чем в половине седьмого вечера.

Я буду ждать Вас, как всегда, в розовом будуаре.

Преданный Вам, Н.

О Господи…

На миг ему снова стало страшно, как тогда, на балу, когда он поспешно удирал, не разбирая дороги, через все коридоры Зимнего дворца, и был почти уверен, что за ним гонятся.

Авторство записки не вызывало сомнений, к тому же государь был здесь, у министра иностранных дел, и не сводил блестящих глаз с госпожи Пушкиной, которая вот уже полчаса увлеченно беседовала с голландским посланником.

Долгоруков, раскланявшись с Геккерном, сразу обратил внимание на то, что он приехал один, без Жоржа, и был крайне раздосадован, хотя и не показал виду.

Вот и хорошо, что его нет… ты же не собираешься убить его прямо сейчас…

Он пристроился поближе к посланнику и Пушкиной. Они беседовали тихо, вполголоса, и до Пьера долетали лишь обрывки фраз: «Я умоляю вас быть честной до конца – или быть с ним, или прекратить…», и в ответ тихий шепот Натали: «Я не принадлежу себе, хотя мое сердце отдано ему…»

Ложь… Нет у тебя никакого сердца, манерная заводная кукла…

Вечно оголенная Елизавета Хитрово, закатывая глаза и привычно кокетничая, нарочито громко и деланно на что-то негодовала, Катрин без умолку болтала с Россетами, Азинька бросала на Пушкина встревоженные взгляды, видя его неестественно оживленное состояние, которое можно уже было назвать близким к истерике. Сначала шепотом, вполголоса, а потом уже в открытую в салоне начали обсуждать анонимные пасквили, которые получили некоторые из присутствующих на рауте гостей.

Гагарин, которому казалось, что все показывают на него пальцем и кричат: Это он! Разве вы не знаете – это он написал!– смотрел в сторону, заметно нервничая, делая вид, что ему просто неловко обсуждать подобные вещи с кем бы то ни было, и старался держаться поближе к Уварову, который давно не кланялся с Пушкиным из-за его злой эпиграммы. Сам Пушкин уже начинал, по своему обыкновению, заводиться, злословить и размахивать руками, втягивая в обсуждение все большее количество народу, время от времени бросая полные презрения взгляды в сторону Геккерна, беседующего о чем-то с его женой.

Барон, однако, был совершенно не в курсе происходящего и выглядел задумчивым и утомленным, как будто погруженным в себя, в течение последних пяти минут разглядывая некую точку на стене невидящими и не останавливающимися ни на чем продолговатыми затуманенными глазами. Затем, завершив разговор с Натали Пушкиной, он внезапно заторопился домой, глянув на часы и извиняясь, что ему нужно сделать еще несколько визитов. Внезапно все замолчали, провожая его странными, подозрительными взглядами, но он, рассеянно одевшись и намотав на шею теплый шарф, откланялся, так ничего и не заметив…

…Сунув записку в карман, Хромоножка искоса наблюдал за царем и Пушкиной.

– Куда ты, Таша? – подозрительно спросил жену поэт, видя, что та вдруг спешно засобиралась уходить.

– Я ненадолго заеду к тетке, Загряжской, Пушкин, – нежно проворковала Натали, поправив локоны на тонкой шейке и глядя на мужа в отражение огромного серебряного зеркала.

– Будь осторожна, Ташенька, – холодно, скользко… Береги себя… Катрин едет с тобой? Или Александрина?

Натали не была готова к этому вопросу и лишь застенчиво улыбнулась в ответ, пожав плечами и очаровательно захлопав ресницами.

– Я же совсем ненадолго – я даже не знаю, дома ли тетя, – пропела она. – Хотела забрать у нее теплые вещи для детей – помнишь, оставляла весной, когда внезапно жарко стало, – они переодевались да там все и оставили…

Пушкин кивнул в ответ, подав ей отороченную песцом шубку, и красавица, расцеловавшись со всеми, исчезла. Вскоре, сославшись на неотложные дела, уехал и государь, и спор об анонимных дипломах, который при нем шел вполголоса, разгорелся вновь в полную силу.

Пьер, иронически подняв бровь и скрестив на груди руки, чуть покачиваясь на каблуках, с притворным вниманием слушал пылкие излияния Елизаветы Хитрово, которая не переставала клеймить позором «гнусного негодяя, состряпавшего подобную гадость», и уже в открытую называла имя барона Геккерна.

– Подумать только – и он посмел делать вид, что ничего не случилось! – высоким, визгливым голосом вещала она в расчете на всеобщее внимание. – Бедняжка Натали – представляю, каково ей было выслушивать болтовню этого интригана! Интересно, о чем они говорили столько времени? Я просто уверена, что это он написал. Говорят, что он… – она понизила голос до шепота, отработанным жестом поправив ожерелье в глубоком вырезе декольте и театрально закатывая глаза, – ну, вы же понимаете, милый Пьер, вслух об этом упоминать не принято, но мне кто-то говорил, что барон самым жестоким образом принуждает несчастного Жоржа к сожительству, выдавая его за своего сына! Теперь все понятно – у меня нет никаких сомнений в том, что он просто ревнует Жоржа к Ташеньке и угрожает ему и ей! Но она же такая робкая и застенчивая… кружевная душа…