«По показаниям арестованного немецкого агента-террориста Таврина Петра Ивановича, в Берлине проживали: 1. Туманова Евгения Петровна, 37 лет… 2. Грекова Наталья Николаевна, 32 лет… 3. Климов Евгений Павлович, 50 лет, работал главным инженером мостостроительного управления Министерства промышленности (Шпеер) … 4. Саньков Ярослав Михайлович, 40 лет, юрист… 5. Капустин, имя неизвестно, отчество — Владимирович, профессор медицины, 55 лет… 6. Пенпура, 45 лет…»[110]

Информация о результатах розыска отсутствует, а авторы книги, в которой процитированная справка приводится, указали, что работникам Оперсектора не удалось отыскать какие-либо дополнительные документы по этому делу.

Здесь примечательно то, что этот документ появился на свет более чем за год до июльского 1946 года протокола допроса Шило-Таврина. Непосвященным в технологии работы спецслужб объяснить такой феномен невозможно, но в действительности все объясняется довольно просто. Все это очень похоже на мероприятие по легендированию добытой оперативным путем информации о перечисленных лицах, что традиционно чаще всего делалось путем включения в протоколы допроса мало-мальски подходящих для этого подследственных или свидетелей. Такой метод давно и хорошо известен, и лишь это объясняет, почему впоследствии Шило-Таврин отказался от всех вышеперечисленных показаний, а чекисты не стали настаивать на них (очевидно, не усматривали в этом оперативной необходимости) и, если судить по известному нам заключению ГВП РФ, не включили столь сенсационные сведения в обвинительное заключение. Дополнительно отметим весьма интересную особенность документа, косвенно подтверждающую «надиктованность» следователем показаний Таврина. Как мы помним, он якобы представился Никонову инженером-консультантом несуществующего министерства промышленности. Составлявшие процитированную справку работники Оперативного сектора допустили точно такую же ошибку. В рейхе возглавлявшееся Шпеером министерство боеприпасов и военной промышленности всегда именовалось в обиходе министерством боеприпасов. Совпадение двух ошибок (в протоколе и в справке) убедительно свидетельствует об их едином источнике, притом пользующемся лексикой советской разведки или контрразведки.

Помимо уже отмеченных противоречий, приведенные выше показания Шило-Таврина расходятся и с его собственными показаниями, данными в другое время. Так, например, как уже отмечалось, в июльском протоколе 1946 года подследственный утверждал, что контакт с гестапо он установил в конце февраля 1943 года и с этого момента активно работал в качестве агента по разработке русской военной эмиграции. В то же время он не опроверг свои сентябрьские показания 1944 года, в которых настаивал на вербовке его работниками гестапо Тельманом и Байером в венской тюрьме в июле 1943 года, что хронологически более похоже на правду. Похоже, что лгал Таврин и о семи различных датах, на которые якобы намечались его заброски в советский тыл. Первая из них, по его словам, не состоялась 15 января 1944 года по причине неготовности транспорта и документов прикрытия. Однако, по его же словам, в декабре 1943 года он на 14 дней был помещен в госпиталь для нанесения ран с целью имитации фронтовых ранений. Совершенно очевидно, что для их заживления до степени, позволяющей имитировать давность ранения, двух недель было недостаточно.

Из показаний Таврина явствует, что в тюрьме в июне 1943 года он был завербован в качестве агента и вскоре отправлен в Верхнюю Силезию, в расположенный в полутора километрах от железнодорожной станции Брайкенмаркт так называемый Особый лагерь СС Зандберг. Эта приемно-распределительная структура (полевая почта 43785) не имела ничего общего с концентрационными лагерями или лагерями для содержания военнопленных и была создана весной 1943 года для проверки и фильтрации всех активистов[111], которых привлекли к сотрудничеству во фронтовых лагерях, но по различным причинам не использовали на местах. Лагерь, в целях маскировки именовавшийся в обиходе «Военным лагерем РОА», входил в инфраструктуру специального разведывательно-диверсионного органа СД-аусланд, условно именовавшегося «Цеппелином»[112]. Собственно, так обозначалась не столько данная структура, сколько операция, для осуществления которой она и была создана, но в обиходе этот разведорган всегда фигурировал под таким названием.

Истоки возникновения «Цеппелина» восходят к осени 1941 года, когда руководству Третьего рейха стал очевиден срыв даже самых осторожных планов завоевания Советского Союза. К данному времени стратегическая военная разведка Германии (абвер), ранее блестяще проявившая себя в Польше и Западной Европе, продемонстрировала определенную несостоятельность на бескрайних масштабах Восточного фронта. Это все чаще вызывало нарекания военного руководства, каковые начальник РСХА Райнхард Гейдрих и счел благоприятствующими осуществлению своих давно вынашиваемых планов по вторжению в сферу влияния абвера. Непосредственным выразителем новой концепции стал руководитель группы VIС VI управления РСХА штурмбаннфюрер СС доктор Хайнц Грэфе. Опираясь на свой предыдущий опыт работы в Тильзите с выходцами из СССР и дореволюционной России, он подготовил меморандум с предложением позволить СД-аусланд принять намного более активное участие в оперативной работе на Востоке, нежели это практиковалось ранее. Он утверждал, что ввиду огромных размеров страны и нехватки времени на глубокие разработки успех на агентурном фронте может быть обеспечен только массовостью забросок агентов, число которых должно было существенно превзойти даже отнюдь не скромные абверовские масштабы. Грэфе был убежден, что при правильной постановке вербовочной работы в лагерях военнопленных существует реальная возможность найти тысячи и десятки тысяч людей, недовольных советским режимом по идеологическим или национальным соображениям и готовых встать на борьбу с ним. При этом начальник группы VIС настаивал на введении в обиход для обозначения таких людей термина «активист», что позволяло избежать негативного оттенка определения «агент» и не вызывать у них самоощущения предателей Родины. Основным вербовочным контингентом Грэфе считал представителей национальных меньшинств (кавказские и среднеазиатские народности) и в отдельных случаях участников оппозиционных коммунистических группировок. Как ни странно, украинские и белорусские националисты на этом этапе не привлекли его особого внимания. Для реализации этих намерений Грэфе предложил создать отдельный разведорган в составе СД-аусланд, естественно, с подчинением его «восточной» группе VIС. Во избежание резкой реакции со стороны руководства вермахта следовало маскировать истинные намерения СД и декларировать в качестве основной задачи новой структуры ни в коем случае не военную разведку или диверсии, а политическое разложение тыловых районов Советского Союза. Это было ложью, так как изначально замысел политической разведки состоял во вторжении в сферы действия ФХО, абвера, отделов 1ц и даже «Бранденбурга». Начальник СД-аусланд бригаденфюрер Вальтер Шелленберг одобрил инициативу подчиненного и представил ее Гейдриху со своими комментариями. 10 января 1942 года с проектом ознакомился рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер и представил его фюреру. В марте о нем узнали и военные, ОКВ получило распоряжение о передаче политически доверенных военнопленных в распоряжение РСХА. Как ни странно, никаких возражений с их стороны не последовало. Более того, взаимодействие обоих ведомств, по преимуществу, оказалось весьма хорошим. В бюджете было предусмотрено широкое финансирование нового разведоргана, получившего наименование «Цеппелин», структурно ставшего особым рефератом C/Z в группе VIС СД-аусланд.