разу – он не упомянул ни о чем, что относилось бы к теоретической физике. На первых порах он был довольно-таки холодным и недоверчивым, а узнав человека получше, либо совершенно замыкался в себе, либо, напротив, раскрывал всю свою душу, становясь наиприятнейшим собеседником; однако я возьму на себя смелость утверждать, что я был единственным его закадычным другом. Я ничуть не сомневаюсь в том, что, если бы тогда он уже занимался теми исследованиями, что обессмертили его, он бы дал мне это понять, пусть даже и намеками. На следующее утро я имел возможность наблюдать, как он копается в своих конспектах, и хотя я далек от математики, все же могу утверждать, что эти записи говорили о квалификации неплохого, но не более того, инженера-электрика.

Я приехал к нему в понедельник, двенадцатого августа, и намеревался отправиться через день, но он настоял, чтобы я остался у него до конца недели. Происшествие случилось в ночь с пятницы на субботу, если быть точным – в двадцать три часа сорок пять минут.

Весь день стояла удушающая жара. После полудня я устроился под молодым вязом, затенявшим небольшой сад, и принялся приводить в порядок свои геологические заметки. Часов в пять вдалеке, на востоке, загрохотал гром, небо быстро заволокли тучи, и к семи часам стало совершенно темно – над горами разразилась гроза. Поль прибыл примерно через полчаса под проливным дождем и, как мне показалось, был весьма обеспокоен тем фактом, что не все молниеотводы на станции расположены достаточно высоко.

Мы поужинали почти в полном молчании, и он извинился передо мной, сказав, что ночь ему нужно провести на работе. Около половины девятого я помог ему натянуть промокший плащ, затем поднялся в свою спальню. Я слышал, как от дома отъехал его автомобиль.

В десять я лег и уснул. Спал я плохо. Несмотря на прошедший в семь часов ливень, стояла все та же удушающая жара, а воздух, проникавший в комнату через открытое окно, напоминал сенегальский. Было двадцать три тридцать, когда меня разбудили необычайно мощные раскаты грома.

Дождь еще не начался, но среди бегущих по небу черноватых, чуть пообтрепанных ветром туч то и дело сверкали молнии.

Дом Поля стоял над долиной, и сверху я видел, как молния трижды ударила в опоры как раз перед входом в здание электростанции. Слегка обеспокоенный, я хотел было позвонить Полю и поинтересоваться, все ли у него в порядке, но потом отказался от этой мысли, решив не мешать ему в тот момент, когда у него, вероятно, и без меня хватало забот. Я смотрел в окно, любуясь восхитительным зрелищем.

По силе и мощи эта гроза превосходила все то, что я когда-либо видел во Франции, – нечто подобное мне доводилось наблюдать лишь в тропиках.

Внезапно прямо на электростанцию с неба опустился язычок фиолетового пламени. На сей раз это была уже не молния, а как бы длинный разряд электричества в трубке с разреженным газом, но усиленный тысячекратно! Фантастический огненный столб поднимался в небо и терялся в подрагивающих на манер расстроенной люминесцентной трубки облаках. Все те десять секунд, что длился этот феномен, я слышал, вместо мощных и сухих раскатов обычного грома, нечто похожее на шуршание мнущегося шелка.

Словно завороженный, я не мог оторвать глаз от этого зрелища. В тот самый момент, когда огненный столб коснулся крыши электростанции, все огни погасли, и в мертвенно-бледном свете долина наполнилась движущимися тенями.

Затем все кончилось, и наступила кромешная тьма, озаряемая лишь вспышками обычных молний. Хлынул проливной дождь, заглушая все прочие звуки своим шумом водопада. Ошеломленный, я стоял у окна с четверть часа.

Из оцепенения меня вывел зазвонивший внизу телефон.

Я бросился в кабинет Поля и схватил трубку. Звонили с электростанции, и я узнал голос молодого инженера-стажера.

С Полем произошел «несчастный случай», меня просили немедленно приехать, прихватив по дороге доктора Прюньера, которому они не смогли дозвониться, так как обычная сеть вышла из строя. Дом Поля был связан с гидроэлектростанцией особым кабелем.

Я поспешно оделся и натянул плащ; еще несколько секунд у меня ушло на поиски ключа от гаража, где стоял мой мотоцикл. Двигатель завелся с первого же запуска, и я ринулся в непроглядную тьму, разрываемую теперь лишь редкими молниями. Я разбудил врача, запрыгнул вместе с ним в его машину, и минут через пять мы были на месте.

Станция, которую освещали только подсоединенные к аккумуляторам аварийные лампы, имела вид растревоженного муравейника. Молодой стажер немедленно провел нас в небольшой медпункт. Поль лежал на слишком короткой для него – я уже говорил, что он был настоящим великаном: два метра четыре сантиметра, – койке, бледный и бездыханный.

– У него шок, – пояснил стажер. – Когда ударила эта странная молния, он стоял возле генератора переменного тока. Извините, я должен бежать. Тут, на станции, все вышло из строя, столько всего нужно сделать, а я совершенно один, ни директора, ни инженеров – никого нет! И не позвонишь ведь – телефон-то не работает!

Но доктор Прюньер уже склонился над телом моего друга.

Через пару минут он распрямился:

– Обычный обморок. Но его нужно немедленно перевезти в больницу. Это, несомненно, шок, пульс очень слабый, и я боюсь…

Я вскочил, подозвал двух рабочих, и мы перенесли Поля в какой-то грузовичок, где уложили на сооруженную наспех из того, что попалось под руку, кушетку. Прюньер уехал с ними, пообещав держать меня в курсе дел.

Я уже и сам собирался покинуть станцию, когда вернулся стажер.

– Месье Перизак, – проговорил он, – вы ведь бывали в тропиках; вам доводилось видеть подобное? Говорят, там грозы куда мощнее, чем здесь.

– Нет, не доводилось! И я даже не слышал, что такое вообще бывает. Из окна я наблюдал, как этот огненный столб опускался на станцию, – так, скажу я вам, ничего более невероятного я в жизни не видел!

– Я только что проверил генераторы. Они в полном порядке. Вот только…

Немного поколебавшись, он понизил голос, словно стыдился и не был уверен в том, что собирается сказать:

– Вот только индукции больше нет.

– Да что вы!

– Глупо, правда? Но что есть, то есть.

– А не подскажете, при каких обстоятельствах с месье Дюпоном произошло это несчастье?

– Это мы узнаем, когда механик, единственный свидетель, снова сможет разговаривать!

– Так его тоже задело?

– Нет, но он буквально обезумел от страха. Бормочет какую-то ерунду. По правде сказать, его рассказ кажется еще более дурацким, чем моя история с генераторами.

– И что же он говорит?

– Пойдемте, спро́сите у него сами…

Мы вернулись в медпункт. На койке сидел мужчина лет сорока с бегающими глазами. Инженер