— Четыре года назад? Но Анфисе тогда было… — Север нахмурился.

— Восемь лет. И она с первого дня не скрывала, что это сделала она. Она даже хвасталась этим — в таком возрасте еще нет понимания о наказании за столь серьезное преступление. Она рассказывала, что позвала мальчика поиграть, он пошел за ней, а она перерезала ему горло ножницами своей матери. Но никто не воспринимал ее рассказы всерьез. Анфиса всегда была тихой, замкнутой девочкой, ее мать большую часть времени проводила на работе. Есть доказательства того, что сама Анфиса подвергалась домогательствам и изнасилованиям со стороны квартиранта матери, молодого человека, который был приверженцем сатанизма. У него она познакомилась с характерной литературой. Но об этом долгое время никто не знал, друзей у нее не было, а ее матери было не до того.

— То есть, все было тихо, пока она ребенка не зарезала?!

— Меня это тоже сначала выбило из колеи, — кивнул Осташов. — Мне казалось, что дети, склонные к насилию, выдают себя довольно рано — драками, издевательствами над животными, скандальным характером. Но когда сюда прибыла Анфиса, я много консультировался с узкими специалистами из разных стран. Оказалось, что мое мнение было верно только относительно мальчиков, склонных к садизму. Девочки с маниакальными наклонностями попадаются гораздо реже и ведут себя иначе. Они копят агрессию в себе, кажутся тихими, но первое нападение чаще совершают на людей, а не на животных. Что же касается Анфисы, то она не только рассказывала, что произошло. Она вела дневник, в котором неоднократно писала фразу «Мы убиваем, чтобы вернуться».

— Она убила снова?

— Хотела, но не успела. На этот раз ее мать заметила, как она уводит чужого ребенка со двора. Пошла следом и увидела, что Анфиса собирается зарезать мальчика. Это привело ее в ужас, она не знала, что делать. Поехала сюда, потому что это ближайшее заведение такого рода — для преступников с душевными проблемами…

— Для взрослых, — напомнил Север.

— А психиатрических клиник с таким уровнем охраны для детей не существует. Мать Анфисы понимала, что ее дочь просто поместят в интернат, потом выпустят. Но знала она и то, что такая мера лишь усугубит состояние девочки. Она была убеждена, что ее дочь одержима.

Конечно же, я не согласился с такой варварской теорией, но был солидарен в том, что Анфисе не поможет содержание в интернате. Специалисты считают, что при правильном лечении такие дети еще могут вернуться к нормальной жизни без насилия — просто потому, что они дети.

Поэтому я воспользовался связями, пошел на риск и оформил Анфису сюда. Под свою личную ответственность.

— И как? Помогло?

— Хотелось бы сказать, что да, но… прогресса я не заметил, — признал Осташов. — Моей ошибкой было то, что я не стал рассказывать всем врачам, кем является Анфиса. Боялся, что они настоят на ее переводе в другое учреждение. А стало только хуже… Раиса не раз упрекала меня за то, что я допускаю сюда ребенка. Недавно ей стала известна правда — она пересеклась с матерью Анфисы. Тогда она и решила, что мои действия идут во вред ребенку. В день, когда состоялся побег из стражного отделения, Раиса увела девочку из больницы.

— Но Раиса мертва! — напомнил Север.

— Да. И она точно не тот человек, что будет устраивать побег опасных заключенных в качестве отвлекающего маневра. Думаю, какой-то план у нее был, но что-то пошло не так…

Теперь Анфиса исчезла. У нее точно не хватило бы сил, чисто физически, чтобы убить Раису таким образом.

— Сбежал еще и Ренат…

— Вот он мог сделать это, хотя речь сейчас не о нем. Не об Анфисе тоже. Вернемся к тому, с чего начали. Теперь вы знаете правду, Георгий — признаться, мне даже легче стало, когда я рассказал кому-то об этом. Но что вы будете делать с этой правдой?

Однозначного ответа у Севера не было. Можно сообщить следователям, пусть Осташова арестовывают, отдают под суд… А толку от этого сейчас? Его смещение точно не пойдет на пользу больнице! Может, он действовал преступными методами, но он и правда жертвовал всем ради общего дела. Тот, кто придет ему на смену, может заинтересоваться финансовыми ресурсами Степновичей совсем в другом ключе…

К тому же, вина Осташова не имеет никакого отношения к делу убийцы с фермы. Север пришел сюда в полной уверенности, что преступник обнаружен, и расследование можно считать завершенным. Теперь же он видел, что ошибся во многом — если не сказать во всем.

Следовательно, придется начинать сначала.

Вот теперь Кирилл был в привычном для него мире. Ему не нужно было скучать и подпирать собой стены, потому что он просто не знал, как быть дальше. Он уже затосковал по ощущению контроля, которое старался не упускать всю жизнь.

Он замер на дереве, с которого открывался отличный вид на больницу. Холод его не беспокоил, климат здесь был гораздо мягче, чем в привычных ему лесах, да и сидеть неподвижно часами он давно уже научился. Самым сложным в таком ожидании, пожалуй, были мысли, что пробирались ему в голову.

Его сильно задело то, что на Сашу напал псих в той клинике. Кирилл понятия не имел, почему. У него не было никаких причин беспокоиться о ней, и все же когда он услышал крики в больнице, он сразу подумал о своей напарнице. Он злился на себя за то, что позволил ей находиться там одной, хотя сам был так близко!

Он не знал, откуда взялась эта злость — и почему его задел интерес Саши к нему. Она всколыхнула прошлое, в которое он возвращаться не любил, и это тоже было странно. Раньше такое не удавалось никому.

Он точно знал, что их проведенная вместе ночь не имеет к этому никакого отношения.

Понятно, что для Саши это было в новинку — такие развлечения. Не романтика с розочками и свечечками, а именно развлечение. Однако она воспринимала все правильно и никакой связи между ними не искала. Он тоже не должен был — но все пошло не так.

Он окончательно запутался. Кирилл не понимал причин своих чувств, привычный ему ритм жизни был нарушен. Он хотел, чтобы этот проект поскорее закончился, хотел уехать домой, где все пойдет своим чередом.

Он не желал менять привычный порядок вещей. Он четко знал, что лучше жить одному, без всех этих сложных философствований… и без боли.

Легкое движение отвлекло его от размышлений и этим обрадовало. Слежка все-таки была простым и понятным занятием, требующим предельной концентрации. Он правильно выбрал первоначальный пункт наблюдения: Кирилл понимал, что если кто-то и будет убегать из клиники, он использует не ярко освещенные главные ворота, а темную заднюю сторону забора, вплотную прилегающую к лесу.

Впрочем, способ, с помощью которого беглец покидал территорию, Кирилл все равно не угадал. Потому что нормальный человек даже в таких условиях старается щадить себя. А пациент подобной жалости не испытывал. Он использовал ров, который окружал больницу с внутренней стороны забора: сначала плыл в холодной воде, а потом пробирался под ограждением через вечно мягкую грязь.