В своей вдохновляющей книге «Неудачи интеграции» Шерил Кашин делится семейной шуткой, которую она и ее муж (оба афроамериканцы) придумали о рейсах компании «Саутвест Эйрлайнс», разрешающей пассажирам садиться на борт в порядке живой очереди. Если они приходят поздно, они надеются на то, что называли «Саутвест Эйрлайнс первый класс». Они надеются, что молодой афроамериканец сядет поближе к носу самолета и займет одно из удобных для выхода мест при посадке. Кашин говорит: «По крайней мере четыре из пяти раз мы можем рассчитывать на места рядом с этим чернокожим человеком, даже если он в передних рядах на самых «сладких» местах. Я всегда рада занять удобное место, чувствуя благодарность за дискомфорт других, и наслаждаться преимуществом, если они охотно готовы отказаться от мест из-за своих социальных ограничений. Я тепло улыбаюсь моему чернокожему брату и сажусь рядом с ним».

Что приводит к появлению «Саутвест Эйрлайнс первый класс»? Это полностью связано с предрассудками белокожих пассажиров, расовым отвращением, возможно, к тому факту, что ты сидишь рядом с черным пассажиром? Или это частично вызвано затруднительным положением идентичности, которое находится в центре книги, – то же самое затруднительное положение, которое я предположил у Теда в его классе по афроамериканской политологии? Возможные причины «Саутвест Эйрлайнс первый класс» разные, с разными значениями того, что нужно сделать для уменьшения напряжения и расстояния между группами.

Для объяснения угрозы идентификации не приходится искать предрассудков у белокожих пассажиров. Все, что нужно предположить, так это то, что у них есть беспокойство, как у Теда: риск сказать, сделать или даже подумать что-то, что заставило бы их чувствовать себя расистами или рассматриваться как расисты во взаимодействии с чернокожим пассажиром. Объяснение принимает точку зрения человека, чьи действия нам необходимо понять – женщины или члена меньшинства, сдающих тест по математике, а в данном случае это угол зрения белых пассажиров, проходящих мимо места, расположенного рядом с черным пассажиром. В свете современных норм вежливости предполагается, что большинство из этих пассажиров стараются не казаться расистами. Далее предполагается, что их старания, по иронии судьбы, могут привести их к избеганию ситуаций, таких, как место рядом с черным пассажиром или, что более важно в свете вопросов, поднятых в последней главе, избегание преподавания в школе для меньшинств или наставничества у ученика из меньшинств. Держа американцев порознь, давление идентичности может сделать людей менее заинтересованными в описанных в последней главе стратегиях вмешательства, не говоря уже о попытке применить их в реальности, и ставит другой практический вопрос, который давно вынашивал Филипп Гофф, яркий и энергичный новый аспирант в моей лаборатории. Он направил и меня. Нашей целью было узнать, была ли угроза подтверждения стереотипа в дополнение к влиянию на успеваемость, общей причиной напряженности между людьми из разных групп общества, той напряженности, которая предположительно может разъединить американцев.

Но американцы все еще разъединены? Когда думаешь о факторах, которые традиционно изолировали американцев друг от друга, многие из них кажутся сегодня менее выраженными, чем в былые времена. Американские расовые установки, например, последовательно становились более приемлемыми на протяжении всей эпохи после Второй мировой войны. Участие меньшинств практически во всех аспектах американской жизни в тот же период последовательно стало более разнообразным – от мира спорта и развлечений до высокопоставленных руководителей, и, конечно, совсем недавно пост президента Соединенных Штатов впервые был занят афроамериканцем. Америка в описании СМИ довольно разнообразна. Так разве американцы до сих пор разъединены? Когда мы с Филиппом прощупывали почву для более весомых доказательств по этому вопросу, картинка межгрупповой гармонии начала рушиться, в ней появились даже глубокие трещины. И трещины были выражены не по расовому признаку.

В своей недавней книге «На пути в рай» обозреватель «Нью-Йорк Таймс» Дэвид Брукс обращает наше внимание на основную проблему. Мы, американцы, превращаемся во все более и более мелкие анклавы очень похожих людей, и они формируются вокруг факторов гораздо меньшего значения, чем раса. По большей части они отражают наш образ жизни и политические предпочтения. Брукс берет читателя в поездку, которая начинается в городских кварталах и продвигается сквозь город через пригороды внутреннего кольца, высокодоходные профессиональные кварталы и иммигрантские анклавы, читатель проходит с ним весь путь до «спальных районов» и сельской местности. Он описывает эти сообщества как изолированные культурные зоны. Люди в них мало знают о людях в других зонах, даже когда зоны граничат друг с другом. По его словам, люди способны рисовать удивительно тонкие социальные различия, а затем строить жизнь вокруг них. В Вашингтоне, округ Колумбия, демократические адвокаты, как правило, живут в пригороде Мэриленд, а республиканские адвокаты, как правило, живут в пригороде Вирджиния. Если бы вы попросили адвоката-демократа переехать из ее дома за $ 750 000 в Бетесде, штат Мэриленд, в дом за $ 750 000 [цена осенью 2003 года] в Грейт Фоллс, Вирджиния, она бы посмотрела на вас с таким удивлением, как будто вы только что попросили ее купить пикап с автоматом или запихнуть жевательный табак в рот своему ребенку. В Манхэттене владелец лофта Сохо стоимостью 3 миллиона долларов будет чувствовать себя неприкаянным, переехав в квартиру на Пятой авеню за 3 миллиона долларов.

Брукс далее отмечает, что американцы много передвигаются, то есть мы чаще, чем люди во многих других странах, отрываемся от корней и переезжаем даже в отдаленные общины. Это дает нам много шансов выбрать, где мы будем жить, а еще это дает нам много шансов найти свою собственную культурную зону, которая со временем сделает обе зоны все более самобытными и все более изолированными друг от друга. Таким образом, мы – нация сегрегаторов. И иногда эта сегрегация связана с расой.

Я иногда думаю, что мы, американцы, недостаточно отдаем должное значимости движения за гражданские права – общественной, законной приверженности идеалу расово интегрированного общества в практически всех его аспектах. Я не знаю другого общества с таким явным подтверждение – данной ценности, как главное достижение Браун против Совета по образованию, десегрегационным решением Верховного Суда 1954 года. Но в течение двух лет после Браун другое решение Верховного Суда предоставило школьным округам более мягкий стандарт соответствия. Вместо жестких сроков оно разрешило «предельную скорость». В 1974 году суд вынес решение против планов десегрегации, что охватывало целые мегаполисы как средство интеграции городских и пригородных школ. Для городов с преимуществом меньшинств с, по существу, белыми пригородами это постановление сделало десегрегацию по существу невозможной. Протесты против школьных автобусов и судебные иски продолжаются с 1954 года.

Со временем, как описано в Гарвардском проекте гражданских прав, американские школы были заново сегрегированы. В 185 школьных округах в стране с охватом свыше 25 000 учащихся в 2000 году подавляющее большинство из них было более сегрегировано по расовому признаку, чем в 1986 году. Например, после провала плана десегрегации в Миннеаполисе, средний черный ученик пошел в школу с меньшим числом – 33 % белых учеников в 2000 году. Без планов десегрегации школы становятся сегрегированными, как и окрестности, которые их кормят. И эти кварталы остаются резко сегрегированными, особенно для белых. Перепись в 2000 показала, что средний белый американец живет по соседству с 80 % белых и 7 % чернокожих, а средний черный американец живет в районе, где 33 % белых и 51 % черных. То же самое происходит в пригородах. Если вы хотите перестроить большинство городов США так, чтобы раса не играла никакой роли в том, где живут люди, нужно было бы переселить 85 % чернокожего населения. Наша история все еще с нами.