Перед лицом таких данных мы с Филом чувствовали, что почти ответили на наш вопрос. Сегрегация наряду со многими аспектами человеческих различий остается главной чертой американской жизни. Она включает расовую сегрегацию, телевизионные изображения американского общества и, несмотря ни на что, президентские выборы.

Тем не менее, можно спросить: Ну и что? Зачем беспокоиться о нашей тенденции к сегрегации? Это свободная страна. Если разделение на группы не причиняет вреда, почему бы нам не сделать это, если мы так хотим?

В связи с этим экономист Гленн Лури в недавней книге «Анатомия расового неравенства» отмечает интересный момент. Он говорит, что видит ли человек групповую сегрегацию как проблематичную или нет, зависит от его предположений о природе человека. Одно из мнений заключается в том, что люди, более или менее свободные в выборе, более или менее равнодоступны каждому в обществе. Исходя из этого предположения, сегрегация не должна иметь большого влияния. Жизненные шансы во многом – дело вашего собственного выбора, решительности, таланта и тому подобного. Так зачем беспокоиться о групповой сегрегации? Это может означать, что вы будете немного менее космополитичны, но это не имеет большого отношения к тому, насколько справедливо общество.

Другая точка зрения, особенно в социальных науках, заключается в том, что люди, хотя и способны к независимому выбору, имеют место в обществе; их жизни расположены где-то в своих социальных, хозяйственных и культурных структурах и сетях отношений, которые составляют общество. Родиться в малообеспеченной семье в горах восточного Кентукки – значит, начать жизнь в другой структуре возможностей общества, которая отличается от возможностей высокообеспеченной семьи в северном пригороде Чикаго. Различные локации предоставляют людям разные ресурсы, разный доступ к социальному капиталу навыков, знаний, возможностей и жизненных шансов. Сегрегация влияет на местоположение. Когда люди сгруппированы или сегрегированы на основе таких характеристик как социальный класс, раса или религия, это влияет на имеющиеся ресурсы и социальный капитал, доступные им. Как говорит Лури, возможность путешествует по синапсам этих социальных сетей. Достаточное количество доказательств подтверждает его слова.

Например, в начале 1970-х годов социолог Марк Грановеттер спросил несколько сотен специалистов в Ньютоне, штат Массачусетс, на предмет того, как они получили свою работу. Пятьдесят шесть процентов указали на друга. Только девятнадцать процентов откликнулись на объявление о вакансии, и только двадцать процентов опрошенных получили работу, напрямую подав заявление. Социолог Нэнси Дитомасо недавно расширила это направление расследования. Она опросила 246 человек от двадцати пяти до пятидесяти пяти лет в Нью-Джерси, Огайо и Теннесси, выяснив, сказал ли им о работе некто, кого они знали, замолвил ли кто-то за них словечко и знали ли они человека, который нанимал их. В среднем она обнаружила, что от 60 до 90 % ее респондентов получили выгоду от той или иной формы «социального капитала», а 98 % ее респондентов воспользовались по крайней мере одним из этих преимуществ на одном из своих рабочих мест. Но респонденты Дитомасо не были осведомлены о своих преимуществах: «Многие из опрошенных сказали, что им никто не помог. Например, мужчина рабочего класса из Нью-Джерси, который вступил в профсоюз через отца, а затем устроился на более стабильную работу благодаря помощи друга, сказал: «Заслужил ли я это? Да, я работал над тем, что получил. Определенно. Никто мне ничего не давал. Ничего». Объясняя нашу удачу, мы можем вспомнить наш тяжкий труд и можем проявить небольшую забывчивость, не думая о преимуществах наших сетей социального капитала.

И, конечно, не все сети созданы равными. Никого не удивит, что люди в богатых местах и сетях получают более легкий доступ к лучшему образованию, работе, здравоохранению, которого нет у людей в менее богатых местах и сетях. Подумайте о человеке, которого я упоминал ранее, который родился в малообеспеченной семье в восточном Кентукки при сравнении с человеком, родившимся в семье с высоким доходом в богатом пригороде Чикаго. Подумайте об Анатоле Бройярде, когда он был чернокожим, а потом белым. Единственное, чем отличаются местоположения этих людей, – это сети, которые там предлагают, сети, которые различаются по возможностям, доступу к навыкам и знаниям, имеющие решающее значение для успеха в обществе, доступу к людям в нужных местах. Это объясняет, каким образом, казалось бы, обычные ассоциативные предпочтения могут иметь большие последствия. Они влияют на то, кто получает доступ к преимуществам сетей, а кто – нет.

Таковы рассуждения Гленна Лури. Они привели его к удивительному утверждению: повседневные ассоциативные предпочтения, которые способствуют расово организованным сетям и локациям в американской жизни – то есть расово организованные жилые комплексы, школьное образование, дружба и другие факторы – теперь могут быть более важными причинами расового неравенства, чем прямая дискриминация чернокожих. Он не заявляет о прекращении расовой дискриминации. Он просто подчеркивает важность предпочтений, которые отделяют чернокожих от сетей и мест, где они могли бы улучшить свои результаты.

Он приводит примеры таких предпочтений.

Среди людей в браке в возрасте 25–34 лет в 1990, около 70 % азиатских женщин, 39 % испаноязычных женщин, но только 2 % чернокожих женщин имели белых английских мужей. […] Расово смешанные церковные собрания достаточно редки, чтобы попасть на первую полосу газет. Черные подростки, живущие в гетто, так культурно изолированы, что ученые находят конвергенцию в их речевых особенностях на больших географических расстояниях, что возникший диалект все больше отличается от речи бедных белых, живущих в нескольких милях отсюда. Бездетные белые пары едут в Колумбию и Китай в поисках младенцев для усыновления, в то время как сироты из гетто остаются без родителей.

В качестве дальнейшего примера я не могу не вспомнить результаты опроса, которые я описал во второй главе. Согласно этому опросу черный студент в кампусе Мичиганского университета в начале 1990-х годов имел соотношение белых друзей к черным как 2/3 к 6 – в то время как число черных друзей у белых студентов было еще меньше. Ассоциации в Соединенных Штатах явно имеют расовую структуру.

Вспомните исследования о минимальной группе, описанные в четвертой главе, когда все группы выразили внутригрупповые ассоциативные предпочтения: как менее сильные и без права голоса, так и более сильные и предоставляющие право голоса. Таким образом, при попадании в более выгодные сети общения, которые потребуют отношений с людьми из группы (в этом случае менее успешным членам, возможно, придется развивать отношения с более успешными людьми, не состоящими в их группе) такие групповые предпочтения могут мешать. Тем не менее предпочтения людей, уже находящихся в привилегированных сетях, будут играть большую роль в определении, кто в них попадет.

Пока мы с Филом разбирались в этом материале, наши подозрения, что групповые предрассудки не были единственной причиной групповых ассоциативных предпочтений, окрепли. Мы задавались вопросом, не играет ли угроза идентичности большую роль в отдалении американцев друг от друга – например, как было в первом классе «Саутвест Эйрлайнз».