что вы ей успели сообщить. Но мы боялись, что если она узнает, где наш клиент оставил плоды своего труда, оберегать которые он нас нанял, то конфискует их или уничтожит. Нам надо было добраться до этого места раньше ее, а для этого сделать так, чтобы вы работали не на Сински… а на нас. — Шеф помолчал, постукивая кончиками пальцев друг о друга. — К сожалению, мы уже раскрыли вам свои карты… и вы, конечно же, нам нисколько не доверяли.

— И поэтому вы мне выстрелили в голову? — гневно спросил Лэнгдон.

— Нет, мы разработали план, целью которого было заручиться вашим доверием.

Лэнгдон почувствовал себя совершенно потерянным.

— Как можно заручиться доверием человека… которого вы похитили и подвергли допросу?

Шеф поерзал — ему явно было неловко.

— Профессор, вам знакомо такое семейство химических веществ: бензодиазепины?

Лэнгдон покачал головой.

— Эти фармацевтические средства используют, помимо прочего, для лечения посттравматического стресса. Как вы, может быть, знаете, человека, пережившего страшное событие — например, автокатастрофу или сексуальное насилие, — воспоминания о нем, хранящиеся в долговременной памяти, могут лишить здоровья на долгие годы. Но сейчас бензодиазепины позволяют нейроспециалистам лечить посттравматический стресс, так сказать, загодя.

Лэнгдон слушал его молча, не понимая, к чему он клонит.

— Когда формируются воспоминания о новых событиях, — продолжал шеф, — они примерно двое суток хранятся у нас в кратковременной памяти, а потом переходят в долговременную. Используя новые сочетания бензодиазепинов, можно с легкостью подвергнуть кратковременную память чистке… по существу, стереть ее содержимое до того, как эти воспоминания о недавних событиях будут переданы в долговременную память. Например, если жертве насилия дать бензодиазепин в течение нескольких часов после случившегося, она может избавиться от этих воспоминаний навсегда и травма не станет частью ее личности. Единственный минус — то, что несколько дней жизни будут целиком вычеркнуты из памяти.

Лэнгдон пялился на коротышку, не веря своим ушам.

— Вы намеренно вызвали у меня амнезию?!

Шеф виновато вздохнул:

— Увы, да. Химическим путем. Без малейшего риска. Но что было, то было: мы очистили вашу кратковременную память. — Он помолчал. — Пока вы были без сознания, вы что-то бормотали про чуму, но мы предположили, что на вас подействовали образы, которые высветил проектор. Мы и представить себе не могли, что Зобрист сотворил новую чуму. — Он снова помолчал. — И еще вы бормотали: «Зарево… зарево» — или что-то вроде этого.

Вазари. Вероятно, это было все, что проектор ему подсказал к тому моменту. Cerca trova.

— Но… я думал, что амнезия вызвана раной в голове. Кто-то в меня выстрелил.

Шеф покачал головой:

— Никто, профессор, в вас не стрелял. У вас нет раны в голове.

— Что?! — Пальцы Лэнгдона сами собой потянулись к опухшему и зашитому месту на затылке. — Что это тогда такое, спрашивается?!

Он задрал себе волосы и открыл обритое место.

— Составная часть иллюзии. Мы сделали на коже вашей головы маленький надрез и сразу же зашили. Надо было уверить вас, что на вас покушались.

Так это не пулевая рана?!

— Мы хотели, — сказал шеф, — чтобы вы, когда очнетесь, думали, что вас пытались убить… что вы в опасности.

— Меня действительно пытались убить! — закричал Лэнгдон так, что все в салоне «C-130» к нему обернулись. — Доктора Маркони, врача в больнице, хладнокровно расстреляли у меня на глазах!

— Так вам показалось, — ровным тоном промолвил шеф, — но так не было. Вайента работала на меня. Квалификация для подобных дел у нее была отменная.

— Для каких дел? Для убийств? — не унимался Лэнгдон.

— Нет, — спокойно возразил шеф. — Для имитации убийств.

Лэнгдон смотрел и смотрел на собеседника, невольно вспоминая, как врач с седеющей бородой и мохнатыми бровями повалился на пол, как из груди у него потекла кровь.

— Пистолет Вайенты стрелял холостыми, — сказал шеф. — Он привел в действие радиоуправляемый детонатор, и на груди у доктора Маркони разорвался пакет с красной жидкостью. Так что он жив и здоров.

Ошеломленный услышанным, Лэнгдон опустил веки.

— А… больничная палата?

— Изобразили на скорую руку, — объяснил шеф. — Профессор, я понимаю, воспринять все это сразу очень трудно. Нам пришлось орудовать быстро, но ваше сознание было затуманено, поэтому идеального жизнеподобия и не требовалось. Вы очнулись и увидели спектакль, который мы перед вами разыграли: сцену нападения в исполнении наших актеров в больничных декорациях.

У Лэнгдона кружилась голова.

— Именно этим сильна моя компания, — сказал шеф. — Мы очень искусно творим иллюзии.

— А Сиена? — спросил Лэнгдон, протирая глаза.

— Я должен был действовать исходя из субъективной оценки положения, и я решил объединить с ней усилия. Главной моей задачей было защитить творение клиента от доктора Сински, и это желание было у нас с Сиеной общим. Чтобы завоевать ваше доверие, Сиена спасла вас от мнимого убийства и вывела в переулок. Такси, которое там стояло, тоже было наше, на заднем стекле — еще один радиоуправляемый детонатор, чтобы создать эффект стрельбы. Такси привезло вас в квартиру, которой мы по-быстрому придали нужный вид.

Убогая квартирка Сиены, подумал Лэнгдон; теперь он понимал, почему обстановка выглядела так, словно ее купили на распродаже старья. И понятно стало, почему так кстати подвернулся «сосед», чья одежда подошла Лэнгдону идеально.

Инсценировка от начала до конца.

Даже отчаянный телефонный звонок из больницы был имитацией. Сиена — это Даникова!

— Когда вы думали, что звоните в американское консульство, — продолжал шеф, — вы набрали номер, который написала вам Сиена. И говорили с человеком на борту «Мендация».

— То есть я не в консульство звонил…

— Нет, не в консульство.

Оставайтесь в своей комнате, потребовал от него «сотрудник консульства». Скоро за вами приедут. Потом, когда появилась Вайента, Сиена вовремя увидела ее через улицу и вслух сделала вывод. Роберт, власти вашей страны пытаются вас убить! Вам нельзя обращаться ни к каким властям! Ваша единственная надежда — понять смысл того, что показывает проектор.

Шеф и его таинственная организация — черт ее разберет, что она такое, — умело переориентировали Лэнгдона, заставив работать не на Сински, а на себя. Иллюзия была полной.

Сиена великолепно обвела меня вокруг пальца, подумал он скорее с печалью, чем со злостью. За то короткое время, что они провели вместе, он успел к ней привязаться. Самым неприятным, самым тяжелым для Лэнгдона был вопрос: как такая светлая, отзывчивая душа могла всецело проникнуться маниакальными планами борьбы с перенаселенностью, которые вынашивал Зобрист?

Я говорю вам без тени сомнения, втолковывала ему Сиена, что гибель нашего вида может быть предотвращена только какой-нибудь радикальной переменой… С математикой спорить бессмысленно.

— А все эти публикации о Сиене? — спросил Лэнгдон, вспомнив программку шекспировского спектакля и заметки о ребенке с необычайно высоким коэффициентом интеллекта.