От раздражения Клавдия резво поднялась с дивана, побродила бесцельно по комнате, сходила в прихожую и принесла оттуда старый папин портфель, в который она сунула свой ноутбук, когда впопыхах собиралась в разгромленной квартире.

Охо-хо, еще и квартира, опечалилась Клава, там же предстоит делать грандиозную генеральную уборку. А кто любит наводить генеральную уборку? А?

Нормальной хозяйки нет, потому что это ужасно долго, дотошно до каждого потаенного уголочка и места и столь же утомительно.

Так, все! У нее дело. Вернее, дело у Анжели Карно, а у Клавдии головная боль и непонятный напряг из-за чужих тайн. Ну не из-за светлых же на самом деле, за светлые дела никто не станет подозреваемого в причастности гонять, как хомячка по аквариуму. Типа: отдайте мою грамоту от правительства, она дорога мне как память – и квартиру обыскивать, пока хозяин на работе в поисках грамотки пропавшей, так, что ли?

Ну что ж. Начнем с самого начала. А что считать началом?

Пожалуй, примем за отправную точку встречу Клавдии со свидетелем Смирновым Георгием Васильевичем, вернее, с их предварительной договоренности об этой встрече.

Ну с этим проблем не возникло никаких, Эльвира Станиславовна сами соизволили позвонить старому другу и просто уведомить непререкаемым тоном:

– Жора, завтра к тебе приедет девушка, которая занимается книгой моих воспоминаний. Ответишь на все ее вопросы. – И царственно распорядилась: – Смело можешь рассказывать всю правду.

Вот за этой «смелой правдой» Клавдия и собралась ехать на следующий день.

И так удачно совпало, что Георгий Васильевич жил по тому же направлению Подмосковья и по той же железнодорожной ветке, на которых располагались «Верхние Поляны», только дальше от столицы. И Клава с большой радостью отправилась вечерком домой к своим.

Конечно, они ее ждали и наготовили всяческих вкусностей, даже слезу пустили старики от радости, словно не виделись бог знает сколько, а не на прошлой неделе.

Засиделись за столом, все наговориться не могли, уж и поужинали, и чаю напились, уж и самовар давно остыл и ночь настала, а они все разговаривали.

Когда Клавдия еще в конце июня объявила родным, что беременна, радости не было предела – старики плакали от счастья, мама все прижимала дочку к себе и целовала, поздравляли, строили планы: как, да когда и что надо срочно сделать-отремонтировать, какую мебель переставить – ребенка растить будем только здесь! А где еще? Не в Москве же загазованной.

Только здесь, на природе, в чистоте и на натуральных продуктах.

И, смех сплошной, – лишь перед тем, как разойтись спать, дед вдруг вспомнил:

– Постойте, девоньки! А отец-то у нас кто?

Немая сцена. Все трое потрясенно уставились на Клавдию, а та посмотрела на всех поочередно, переводя вдумчивый взгляд с одного на другого, взяла да и отмахнулась:

– Не важно.

– Да и правильно, – согласился Роберт Кириллович. – Какая разница, кто папаша, ребенок-то наш.

На том и порешили. Казалось бы. Но каждый раз, когда Клавдия приезжала, нет-нет, да кто-нибудь из родных мимоходом поднимал вопрос об отцовстве. Вот и в тот ее приезд не удержалась мама, но легко, с иронией, в виде шутки.

Посмеялись и… в очередной раз остались без ответа.

Не могла отчего-то Клава им рассказать про них с Марком, сама не понимала почему, может, потому что между ними все так и осталось не выясненным? Бог знает, какой-то такой заклин с ней случился.

Впрочем, никто особо и не настаивал – нет, так нет. И на самом деле, какая разница – ребенок-то наш.

Так, отвлеклась. Продолжим.

Утром завтракали всей семьей – Клавдию собирали, словно она отправлялась в командировку за тридевять земель, а не в поселок в тридцати километрах от «Полян». Она все посмеивалась, а бабуля совала ей пирожки в сумку – перекусить, день-то долгий, рабочий, когда еще нормально пообедаешь, а тут чаек, пирожок…

Стоп!

Пирожки! Ну, конечно! Как она могла забыть?!

Это все Марк виноват! Да потому что… Виноват, короче, и все!

С ним она еще разберется, а вот с делом!

Итак, пирожки. До пирожков Вера Михайловна попросила Клавдию отвезти в Москву ее старинный фотоальбом.

– Это для Киры, – поясняла бабуля, – моей одногруппницы, ты ее помнишь?

– Ну ба, ты спросила, – упрекнула ее Клавдия.

– Да, – согласилась та, – тебе было лет пять, когда Кира приходила к нам в гости. В молодости-то мы с ней крепко дружили, но потом, как водится, у каждой своя жизнь… Ну не важно. Кира решила что-то там устроить вроде встречи одногруппников, тех, кто еще живы, у нас же есть очень выдающиеся ребята. Теперь, уже дедушки и бабушки, конечно…

Альбом надо было передать той самой Кире. Большой, пузатый альбом в потертой кожаной обложке, в центре которой красовалась репродукция картины про героические будни советских рабочих на каком-то морском промысловом предприятии, где среди бухт с сетями, коробами для улова, громоздящимися на пирсе, с прикайтованным к нему рыболоведческим баркасом беседовали о чем-то работница в кожаной куртке, строгой юбке и сапогах, с красным платком на голове, повязанном по-пролетарски назад и, видимо, бригадир в брезентовом плаще и кирзачах. Из серии трудовые будни.

Альбом категорически не желал помещаться в портфеле, значительно превышая его габаритами. И мама предложила сначала полиэтиленовый пакет, но бабуля возразила, что это не эстетично, и принесла декоративную льняную сумку с толстыми веревочными ручками несколько пляжного вида. Лариса Вадимовна указала на этот пляжный дизайн, дамы спорили, а Клавдия, уже почти катастрофически опаздывавшая на нужную электричку, просто торопливо затолкала альбом в сумку.

Бабуля спешным порядком сунула туда же в сумку пакет с пирожками, Клавдия уж и спорить не стала – бегом, бегом!

Сумка! Вот точно же сумка!

Куда она потом делась-то?

– Вспоминай, вспоминай! – подбадривала себя Клава.

Так. Когда она приехала к Смирнову, совершенно определенно сумка была при ней, Клавдия еще накинула ее веревочные ручки на ручку портфеля, так оказалось удобней нести.

Дальше. Портфель и свою дамскую сумочку она прихватила с собой в комнату, куда ее провел Георгий Васильевич, а эту полупляжную с какой-то художественной цветочной аппликацией оставила в коридоре. И она там стояла все время…

Точно! Точно! Мог он в нее сунуть бумаги? Мог, мог, еще как мог! Лощинский выходил встречать ее вместе с хозяином, когда Клавдия позвонила в калитку, хозяин прошел к воротам отпирать, а адвокат остался стоять на веранде у входной двери. Он еще взял у нее из рук портфель и сумку, поухаживал, так сказать. А когда адвокат уходил и Клавдия со Смирновым вышли из комнаты его проводить, он суетливо все пытался застегнуть свой портфель в прихожей. Так, может, это он…