Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Се вреи? (Что надо? — румынский).
— Сам ты еврей.
— Что надо, козлы? — перевёл Бяц.
— Поговорить зашли, — усмехнулся танкист и не спеша достал из кармана мизерикордию.
— Да ты кто, мать твою?! — взревел, вставая уголовник
— Не хочешь по-плохому — по-хорошему будет хуже, — успокоил молдаванина Штелле.
— Вы кто, сявки? — чуть остыл Бяц.
В это время в комнате народу добавилось — пришёл разделавшийся с оппонентом бывший милиционер.
— Мы — ДНД.
— Где Макаревич? — задал не терпящий отлагательства вопрос Тишков.
— Пошёл в ж… — акцент был, и неслабый, но понять, что им тут не рады, можно было, даже и без труда.
— Пётр Миронович, вы закройте дверь и обыщите всю квартиру, а мы с невежливым товарищем поболтаем, — предложил Кошкин, подходя к столу сбоку.
— Только учтите, что это хрущёвка, и здесь отличная слышимость, — предупредил бугаёв Пётр и вышел из комнаты.
Дверь закрывалась аж на три замка. Она стоически перенесла удар, а вот верхние петли схлыздили — шурупы почти полностью выдраны. Пётр попытался восстановить крепление, но смирился с бесперспективностью этой затеи и закрыл дверь, навалившись на неё всем весом. Почти удалось — дверь закрылась, но ни один замок не желал закрываться. Была ещё и цепочка — вот на неё и пришлось закрыть непослушную дверь. Оглядев дело рук своих и ног вадимовых, Штелле вздохнул от ощущения некачественно выполненной работы и пошёл обследовать квартиру. В это время в покинутой им комнате что-то грохнуло, потом там рычали и крякали — но недолго. Вскоре кряканье стихло, послышался шум отодвигаемой мебели, а затем — звук перекатывания чего-то. Не выдержал, заглянул. Бугаи засунули в рот молдаванина часть маленькой диванной подушечки, и теперь заворачивали его в лежащий на полу ковёр. Наверное, насмотрелись «Приключений Шурика», и теперь будут вырезать в ковре дырку, чтобы добраться до пятой точки. Ну, пусть поразвлекаются.
Пропажа нашлась в ванной. Ну как в ванной — хрущёвка ведь, санузел совмещённый. Однако именно в ванной лежал связанный по рукам и ногам Марк Янович. Лежал с выпученными глазами, и этими глазами под мычание старался привлечь внимание к кляпу. Пётр первым делом его и вытащил.
— Пить! — прохрипел литовский еврей.
— Сейчас, потерпи, — Штелле сходил на кухню. Всё в кровище, на полу навзничь лежит мужичонка, и из порванного горла пузырятся кровавые пузыри. Вот как-то некрасиво: «пузыри пузырятся». И само-то действо — не верх эстетичности, а при такой тавтологии — и подавно. Ладно, пусть пузыри надуваются и лопаются. Гораздо ведь симпатичнее! Только Петра всё равно вывернуло — не эстет. Картина привлекательнее не стала. Теперь пузырились вперемешку кровь и рвота. Вывернуло ещё раз — пришлось сначала в себя воду заливать, потом судорожно разыскивать в ящике стола нож. Не нашёлся — тогда ещё воды. Ага, вот на столе лежит, с присохшей яичницей. Опять вывернуло. Снова за водой к крану. Всё же взял нож и вымыл, отпечатков везде уйму наоставлял. Наконец всё-таки налил в стакан воды и прошёл в ванную.
Макаревич тихо постанывал. Выдул воду, захлёбываясь, но стонать не перестал. Пётр налил прямо тут в ванной ещё один стакан. Опять выхлебал, болезный. Потом началась процедура извлечения из чугунного саркофага неостывшего тела и перерезание пут. Надо будет потом этим ножом попилить гражданина Бяца. Тупой, как… Одним словом — тупой.
— Положи в карман, будет, что в старости внукам рассказывать и показывать, — попытался приободрить Яновича Пётр.
Председатель колхоза «Крылья Родины» кривовато усмехнулся и на самом деле сунул нож в карман.
— Посиди здесь. Вот стакан, ещё попей. На кухню не ходи, — Штелле решил проведать бугаев.
Теперь, когда основная часть плана по освобождению заложника была выполнена, оставалось ещё два вопросика к молдавскому воровайке: «где картины?» и «где казна?». Раз туеву хучу добра изъяли из дома Потапа, то у «масквича» тоже, небось, чего припрятано. Прошёл по замысловатому коридору в выделенную комнату. Оказалось, что он не самый умный.
Хозяин апартаментов лежал на животе без ковра, но связанный, с мизерикордией в одном интимном месте, и рассказывал про захоронку в кухне под газовой плитой. Ну как рассказывал… А живенько рассказывал! Ещё б не выл — и просто б песня.
— Пётр Миронович, — обернулся к нему Кошкин, — картины ваши под диваном в большой комнате, там же и захоронка одна. Нужно диван отодвинуть, и там две доски не прибиты. Оружие и золото. Сейчас вот рассказал, что под газовой плитой в кухне ещё одна доска не прибита, там деньги. Может, и у вас есть вопросы?
— Да как не быть, помнишь же список. Где облигации, где ордена, где дорогие книги и картины, иконы? И обязательно спросите адрес Фаины Рукшиной-Дейч, и вообще про неё поспрашивайте. Раз он её шантажирует, может, есть документы? Ладно, пойду мебель переставлять.
Диван был тяжёл, пришлось звать на помощь пострадавшего. Вдвоём и то еле сдвинули.
— Что хоть за картины? Стоило оно того? — отвлекая Марка Яновича от плохих мыслей, поинтересовался Штелле, поднимая завёрнутые в мешковину картины.
— Ещё как стоило, — и, правда, оживился Макаревич, в девичестве Петуш.
— Рассказывайте, — передал ему свёрток Пётр, а сам принялся за доски.
— «Ранний снег» и «Старая мельница» — картины художника Василия Поленова. Оригиналы. По «Раннему снегу» чуть хуже — просто Поленов сделал несколько копий, но всё равно это сам Поленов, и цена всех картин примерно одинакова. Поменял на ваши иконы у известного коллекционера Григория Белякова. Интересный человек! Живёт в обычной пятиэтажке. Оббитая дерматином дверь. Двухкомнатная квартира, стены снизу доверху увешаны картинами. Висят даже на мебели: чтобы достать чашку из шкафа, надо снять с дверцы картину. Сотни и сотни полотен. Всё вопрос меня мучит: если бандиты знают