— Ну и дела, — поразился Тикаки. Ота в последнее время производил впечатление человека умственно неполноценного — трудно было предположить, что он обладает знаниями, позволявшими ему с предельной ловкостью манипулировать юридическими понятиями и использовать в свою пользу судебные прецеденты.

— Доктор, — вдруг совершенно другим тоном сказал Фудзии, — не знаю, хорошо ли об этом говорить, но вы уверены, что Ота действительно психически болен? Что негодяй действительно повредился в уме и что у него этот ваш ганзеровский синдром?

— Уверен. — Захваченный врасплох Тикаки даже повысил голос, желая, чтобы у его собеседника не осталось никаких сомнений, но добился лишь обратного эффекта, сделав очевидным своё замешательство. — Это именно синдром Ганзера, особое психическое заболевание, которое возникает только в условиях изоляции.

Фудзии решительно затряс головой.

— Боюсь, что вы ошибаетесь. Он просто придуривается. Уж на то, чтобы прикидываться сумасшедшим, у этого типа ума вполне хватит. Слишком подозрительно, что он свихнулся сразу же после того, как подал это исковое заявление. Ну просто как на заказ! Ему надо было доказать, сколь жестоким ударом для психики является смертный приговор, вот он и свихнулся, чтобы это продемонстрировать. Всё прекрасно сходится!

— Не думаю, что он притворяется. — Тикаки наконец удалось справиться с голосом и не говорить слишком громко. — Налицо все симптомы. Ошибки в диагнозе быть не может.

— Прошу прощения. — Ухмыльнувшись, Фудзии отдал честь, приложив руку к обнажённой голове. — Раз вы в этом уверены, то так тому и быть. Но прошу вас запомнить одно — Тёскэ Ота ловкий пройдоха, этот негодяй кого угодно обведёт вокруг пальца. Вот вы говорили, что его сообщник, Рёсаку Ота, обманом вовлёк его в преступление, а, собственно, откуда у вас эти сведения? Если от этого негодяя, то я бы не спешил этому верить. Суд квалифицировал это преступление как совершённое в соучастии по предварительному сговору, в результате оба — и Тёскэ и Рёсаку — были приговорены к смертной казни. Вы виделись с Рёсаку Отой? Нет, не виделись. Так что, боюсь, Тёскэ просто удалось навешать вам лапшу на уши. А ведь Рёсаку в отличие от этого мерзавца Тёскэ вполне добропорядочный человек. Он только туповат немного, да и нерасторопен, я сильно подозреваю, что зачинщиком был именно Тёскэ.

Тикаки молчал. А что он мог сказать? С Рёсаку Отой он действительно не был знаком. Надо будет как-нибудь встретиться с ним и потом всё снова хорошенько обдумать.

— Ну ладно, с этим вроде бы всё, переходим к следующему. — Фудзии, слегка поклонившись, вытащил из лежащей на столе пачки ещё одну сигарету и, прикурив её от прежней, заморгал — дым попал ему в глаза. — Я знаю, что сегодня вы встречались с Такэо Кусумото. Он что, чем-то болен?

— Да нет, ничего особенного. Всего лишь приступы головокружения.

— И только?

— И только.

— И он вас ни о чём не просил?

— А что вы имеете в виду? — Тикаки смерил своего собеседника недобрым взглядом. Неприятный комок, который он давно уже ощущал в груди, вдруг подступил к горлу. — Послушайте, Фудзии-сан, я врач. И заключённые — смертники или не смертники — для меня только пациенты. А поскольку они мои пациенты, я как врач наблюдаю их и лечу. Что же касается хода лечения, то у меня есть свои профессиональные тайны, и я не обязан открывать их посторонним. И, отвечая на вопросы, я должен быть уверен, что сказанное мной не будет использовано во вред моим пациентам. Если же я в этом не уверен, то предпочитаю молчать.

— Вы совершенно правы, доктор. — Фудзии с самым невозмутимым видом почтительно склонил голову. — Я и спрашиваю вас об этом потому, что забочусь о его интересах. Видите ли, всё это связано ещё и с Делом Итимацу Сунады. Ну, поскольку это наверняка останется между нами, буду говорить откровенно. Дело в том, что к нам поступила информация. Вам, наверное, неприятно это слышать, получается, я вроде бы вас в чём-то подозреваю. Вы сегодня осматривали Сунаду, так ведь? И дали ему какое-то лекарство. Так вот, якобы лекарство это — снотворное, с помощью которого можно совершить самоубийство.

— Да вы что, шутите? — Тикаки откинулся назад. От его резкого движения на пол упало несколько пачек энцефалограмм, которыми был завален столик. — Я ему дал такое количество этого снотворного, что он не умрёт, даже если выпьет всё разом. Я нарочно предупредил фармацевта, чтобы тот отмерил точную дозу. Снотворное для самоубийства — какая чушь!

— Вот я и говорю, — Фудзии даже не пошевелился, только запах пота стал ещё сильнее, — что была такая информация, я ведь не утверждаю, что это факт, но информация-то поступила — в этом можете не сомневаться. Но дослушайте до конца, осталось совсем немного. Короче говоря, нас проинформировали, что Сунада не сам придумал покончить с собой, приняв снотворное, что кто-то его подучил и что этот кто-то — Кусумото.

— Что за вздор!

— Конечно, вздор, — немного насмешливо улыбнулся Фудзии. — И тем не менее информация всё-таки имела место, и я как должностное лицо обязан навести справки…

— А от кого поступила эта информация? — спросил Тикаки, подбирая энцефалограммы.

— Ну, это…

— Профессиональная тайна? — В голосе Тикаки звучала ирония.

— Нет, нет, что вы, здесь ведь нет ничего чрезвычайного. Обычное дело. У этой публики ведь тоже свои счёты, вот и бывает, что один настучит на другого.

— И всё же странно. Никто из них не мог знать, что я выписал Сунаде снотворное. Его ведь перевели в отдельную камеру, чтобы подготовить к завтрашнему.

— Однако информация поступила, причём ещё до того, как вы его осматривали.

— Получается, что Сунада заранее поделился с кем-то своими планами?

— Выходит, что так. По словам информатора, он подслушал, как на спортплощадке Кусумото нашёптывал что-то в этом роде на ухо Сунаде. Я проверил — оба действительно одновременно выходили сегодня утром на спортивные занятия.

— Глупости! — Тикаки невольно прыснул. — Кусумото показался мне человеком весьма осторожным и рассудительным. Хотя, конечно, я плохо его знаю — увидел впервые сегодня утром. Но он явно не из тех, кому может прийти в голову такая нелепость. К тому же любому ясно, что дать Сунаде смертельную дозу снотворного я просто не могу, это совершенно фантастическое, выходящее за рамки всякой реальности предположение.

— Разумеется, информация сама по себе совершенно абсурдная… И тем не менее с этим Кусумото надо держать ухо востро — это точно, он ведь у нас на особом положении, я имею в виду, что через своего духовника он сравнительно свободно сообщается с внешним миром. Этот француз, отец Пишон, часто бывает у него, и, о чём они там беседуют, мы знать не можем.

— Но ведь католические священники не имеют права разглашать то, что им говорят на исповеди. Это очень строгое правило, разгласивший тайну исповеди может быть лишён сана.

— Я не говорю о настоящей исповеди — это совсем другое дело, но ведь очень часто они просто болтают о том, о сём. Как быть в таких случаях?