Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Надежда проваливалась в глухую тьму бесконечности. Она перестала чувствовать свое тело, забыла о привычном времени и пространстве, теперь для нее существовала только вечность вне времени и бесконечность Вселенной…
В это время где-то далеко раздалось тихое жалобное подвывание, но Надежде до звуков обычной жизни не было никакого дела, она продолжала скользить в центр спирали, в центр Вселенной, к всеобщей первопричине…
Жалобное подвывание повторилось. «Это Розамунда», – поняла Надежда уцелевшим краешком своего сознания. Тут же в бок ткнулось что-то холодное и живое… Надежда Николаевна вздрогнула и очнулась.
Рядом с ней, тычась холодным носом, печально выла Розамунда.
Надежда выронила портсигар, встряхнула головой и прижала к себе собаку.
– Девочка моя, спасибо, ты меня спасла! Еще немного – и я оттуда могла не вернуться!
Она подняла портсигар с пола и еще раз осмотрела его, стараясь не заострять внимание на гипнотической спирали. «Да, удивительная вещица… удивительная и опасная. Нужно обращаться с ней осторожно».
Теперь Надежда разглядела, что пластинка со спиралью была вставлена в крышку портсигара. Может быть, это и есть тот самый Параграмон, за которым гоняются члены тайных обществ? Ну да, они ведь говорили, что, когда увидишь Параграмон, его трудно не узнать. Конечно, трудно – ведь он едва не затянул ее в бездну…
Повертев портсигар в руках, Надежда случайно нажала на маленький красный камень сбоку. Раздался щелчок, и портсигар открылся.
В глубине души Надежда подозревала, что в портсигаре спрятано что-то особенное, что-то очень ценное, из-за чего за ним гоняется тот странный немец, который нанял Шершня. Но содержимое ее разочаровало.
Внутри портсигара лежало то, что и должно было лежать, – четыре папиросы или сигареты. Честно говоря, Надежда, не знала, чем они отличаются. Из чистого любопытства она достала одну сигарету, осмотрела ее со всех сторон и даже обнюхала. Сбоку на ней замысловатыми немецкими буквами было написано слово «Ekstein» – видимо, марка сигарет. И пахло от этой сигареты точно так же, как от обычных современных, – сухой бумагой и табаком, к которому, правда, примешался чуть заметный запах тления.
«Надо же, – подумала Надежда, – как хорошо они сохранились! Наверное, и курить еще можно».
Она достала еще одну сигарету, повертела ее в пальцах, поднесла к носу… У этой был совсем другой запах. От нее пахло не старым табаком, а чем-то удивительно знакомым, чем-то, что Надежда смутно помнила…
Надежда сосредоточилась. Говорят же, что именно запахи лучше всего сохраняются в памяти и заставляют вспомнить давно забытое.
И Надежда вспомнила этот запах. До того, как появились ксероксы, ей по работе приходилось копировать чертежи на громоздких и неудобных аппаратах вроде гектографа. В них использовалась специальная бумага – тонкая, полупрозрачная, она отличалась специфическим запахом, похожим на запах ацетона.
Так вот, от второй сигареты пахло так же, как от той копировальной бумаги. А вот это было интересно…
Надежда достала из косметички пинцет, подцепила за уголок папиросную бумагу, представлявшую собой верхний слой сигареты, и развернула ее.
Там, где должен был находиться фильтр, оказался крошечный рулончик тонкой, полупрозрачной бумаги, как та, что использовалась в старых копировальных аппаратах.
Надежда развернула его на столе, и ее взору предстала карта, аккуратно нарисованная черной тушью. На ней были какие-то расходящиеся и пересекающиеся линии, аккуратные квадратики, а еще непонятные условные обозначения и надписи на немецком языке. В центре карты стоял жирный крест, рядом с которым был нарисован восклицательный знак.
– Так вот что он так упорно искал! – вслух проговорила Надежда.
Рози, которая до сих пор спокойно лежала у ее ног, услышав голос Надежды, подняла голову и удивленно на нее взглянула.
– Это я не тебе, Рози, это мысли вслух!
Рози гавкнула негромко, со значением, и Надежда осознала, что сумке уже давно заливается телефон. Неужели муж? Кстати, что-то давно он не звонил…
– Слушаю! – радостно сказала Надежда в трубку, забыв взглянуть на дисплей.
– Надежда Николаевна, это Лиля… – затараторили на том конце, – понимаете… тут такое дело… я, кажется, ключи потеряла… посмотрите, у вас не оставила?
– Так может, в машине… – заикнулась Надежда.
Выяснилось, что в машине ключей не нашлось, а Сима уже уехал, так что Лиле в квартиру не попасть.
– Не знаю… – Надежда вдруг ощутила нечеловеческую усталость, ей совершенно не хотелось заниматься сейчас поисками ключей. – Я ведь убиралась тут, подметала, ничего не нашла…
– А вы под галошницей не смотрели? – не унималась Лиля. – Может, они туда завалились?
Она-то точно знала, что ключи под галошницей, сама же их туда и положила перед уходом…
– Нашла… – произнесла Надежда, тяжело выпрямляясь.
– Ой, я тогда приеду, не на вокзале же ночевать!
Надежда только вздохнула. Спать хотелось до невозможности, а теперь еще Лильку ждать. Рози дала понять, что с нее хватит: сегодня был ужасный день, и она идет спать. И не будить ее до утра.
– Хорошо тебе, – снова вздохнула Надежда.
В это время в дверь громко постучали.
«Надо же, как быстро она доехала! – подумала Надежда. – Просто удивительно!»
Взяв со столика Лилины ключи, она открыла дверь и проговорила:
– Быстро ты… – И тут же попятилась, удивленная и испуганная.
На пороге стояла вовсе не Лиля, а хорошо одетый, гладко выбритый мужчина средних лет, в лице и во всем облике которого было что-то неуловимо иностранное.
Несомненно, это был тот самый человек, который нанял Шершня. И в руке он держал пистолет.
– Куда вы… что вы… почему вы… – залепетала Надежда, торопливо оглядываясь в поисках какого-нибудь тяжелого предмета. При этом она мысленно ругала себя – ну как можно открывать дверь, не узнав предварительно, кто за ней стоит?
– Почему? – проговорил мужчина с едва заметным акцентом. – Потому что мне надоели бестолковые и бездарные помощники! Потому что, если хочешь сделать хорошо, – делай сам!
– Где вы так хорошо научились говорить по-русски? – спросила Надежда.
Вопрос был несвоевременный, неуместный и, чего уж скрывать, глупый, но она задала его только для того, чтобы выиграть время и найти какой-нибудь выход из ужасного положения, в которое попала по собственной милости.
– Я учился в вашем городе, – ответил немец, – еще тогда, когда он назывался Ленинградом. Я родом из Восточной Германии… из бывшей ГДР…
Тут он понял, как глупо звучит этот разговор, и резко произнес:
– Хватит болтать!