Примерно тридцать фотографий в целом — явно лишь малая часть снятого в ту ночь, но впечатление они произвели. Эти фото не были загружены с сайта. Они были добыты из взломанной полицейской базы или фотоархивов ФБР.

Я посмотрела на Хадсона. Он не шевелился. Мои пальцы тихонько заскользили по клавиатуре, я переслала письмо с фотографиями Лайлу, чтобы его практичный, наметанный и не такой эмоциональный взгляд тоже прошелся по этому кошмару.

Было еще слишком рано, чтобы вставать, но я не рискнула бы закрывать глаза, зная, что мой мозг будет проигрывать изображения на бесконечном повторе. Лучше уж сосредоточиться на чем-то другом. Лайл дал мне пароль и код доступа к огромному сайту открытых отчетов, который год за годом обходился газете в немалую сумму. Свидетельства о рождении и смерти, телефонные номера, адреса, судебные постановления — вопрос пары секунд поиска.

Я быстро нашла Барбару Турман. Теперь она была Барбарой Монро, ей было за пятьдесят и она больше не работала репортером, освещающим киднеппинг для таблоидов Чикаго. Я записала в отельном блокноте номер ее телефона и адрес, затем выключила компьютер.

Похищение Адрианы Марчетти, убийство семьи Беннет, газетные вырезки в маминой депозитной ячейке. Как все это может быть связано?

Час спустя, когда запищал будильник Хадсона, я уже была одета после душа и готова до вечернего рейса завершить в Чикаго пару дел.

Maddog12296 добился успеха. Он вытащил меня на адски плодородное поле моего подсознания, о существовании которого я даже не подозревала.

* * *

Барбара Монро жила в одном из восстановленных каменных коттеджей в реконструированном районе на южной окраине Чикаго. Хаос из цветов и трав заполонил даже каменную дорожку, мгновенно завоевав мое расположение. В моих временных огородах сорняки почти никогда не приговаривались к смертной казни.

— Привет, ребята, я Барбара, — поздоровалась она со мной и Хадсоном, открывая нам дверь и придерживая за ошейник высокое, рвущееся вперед черное животное, в котором я с трудом опознала собаку, определенно самую мерзкую из всех, что мне доводилось видеть. Черная шерсть перемежалась проплешинами. На спине зверя были красные язвы, уже понемногу заживающие.

— Крикет, назад. Простите, у меня дочь-подросток, а у нее страсть к спасению бездомных животных. Этого еще не дрессировали. К слову, он не заразен, просто, по словам ветеринара, пожизненный уродец.

Я попыталась погладить костистую голову в чешуе, совершенно лысую, если не считать шерсти за ушами, и пес принялся благодарно лизаться. Что бы ни случилось с Крикетом, на его психику это не повлияло.

Два часа назад я позвонила Барбаре и представилась. Она явно была занята, но с радостью согласилась помочь.

— Я давно уже оставила это дело и переключилась на более прибыльную карьеру в рекламе, — сообщила она. — Я тогда встречалась с моим первым мужем, а ему не понравились звонки с угрозами посреди ночи.

Все так же удерживая рвущегося к нам Крикета, она пригласила нас в уютную комнату, набитую книгами, антиквариатом и стопками журналов «Атлантика», «Атне Ридер» и «Сайентифик Американ». И вновь хороший признак: человек читает интеллектуальные издания.

— Садитесь. Я пока запру Крикета. — Они с собакой исчезли, а я нацелилась на открытую картонную коробку, стоящую посреди комнаты. Как я могла удержаться? Ко мне взывали черные буквы, написанные маркером: СHICAGO INQUIRER.

— Даже не думай. — Хадсон потянул меня за собой на кожаный диванчик. — Давай просто ее подождем.

В коробке на полу виднелись вещи, которые я записала в бывшие обитатели репортерского стола, — пыльные поблекшие дипломы, заводная игрушка в виде ходячего арахиса с наклеенным поверх лицом Джимми Картера, чашка с колечками от кофе, на которой виднелся логотип газеты, стопка вырезок, раздувшаяся визитница и — самое привлекательное с моей точки зрения — куча старых блокнотов.

— Сложно поверить, что я это не выбросила, — сказала у меня за спиной Барбара. Теперь, не сгибаясь над собакой, она напомнила мне себя прежнюю, элегантную миниатюрную леди на высоченных шпильках Маноло Бланик, одетую в идеально скроенный черный костюм и вибрирующую от энергии, как во время старых репортажей. Похоже, на ниве рекламы и пиара Барбара тоже неслабый конкурент.

Она провела ладонью по искусно подстриженным волосам, слишком черным, чтобы считать, что дело обошлось без краски, и подняла с библиотечного столика липкий валик, чтобы избавить пиджак от налипшей шерсти Крикета.

— Наверное, я хранила эти вещи, потому что так и не закрыла последнее дело.

— Когда вы уволились? — спросила я.

— Сто лет назад. Сразу после похищения девочки Марчетти. Это была моя последняя и самая большая работа. Трамплин для карьеры, как сказал мне мой редактор. Однако мне не хватило характера, иначе я не позволила бы мужу уговорить меня на увольнение. Но мне тогда было всего двадцать пять. Что можно понимать в двадцать пять лет?

Я покивала.

— Я читала колонку, которую вы написали, когда прощались.

— О да. Наивные тирады молодого журналиста. Своеобразные плевки в океан. К тому времени мои вещи уже были собраны. Издатель злился на моего редактора за то, что тот пропустил это в печать.

— Вам действительно угрожали убийством? — спросил Хадсон.

— Только два раза. Один и тот же человек. Это было задолго до появления определителей номера. Он звонил и говорил мне, чтобы я прекратила писать, иначе меня ждет весьма неприятная смерть. Было действительно страшно, потому что он звонил мне домой по ночам, а я тогда жила одна. Ему нравилось меня будить.

Барбара присела на корточки и вытащила еще четыре блокнота, которых я не заметила, — они лежали на полу за коробкой.

— Это вам. Я их все пролистала. И практически все, что в них есть, я уже упомянула в печати.

— Вы не против, чтобы я их забрала? — Несмотря на то что прошло много лет, я удивилась: Барбара так легко расстается со своими пометками. Лайл скорее отрезал бы себе ухо.

— Я никогда не верила истории Розалины. Она в то время была законченной наркоманкой и знала, как пользоваться своей внешностью, чтобы вызвать симпатию окружающих. Я всегда сомневалась в ней, но полиция считала, что она говорит правду, поскольку то же утверждал свидетель похищения.

Я резко перестала пролистывать блокнот с ее пометками.

— Я не знала, что там были свидетели.

Барбара посмотрела на часы. Платиновые, отметила я про себя. Не журналистский аксессуар. Это заставило меня задуматься о ней в очередной раз. Серьги Барбары были из дорогого кованого серебра, квадратные — явно комплект с тяжелым браслетом на ее запястье.

— Эту деталь прессе не сообщали, — произнесла она. — И я выяснила не сразу, только через несколько дней после похищения, когда полицейский случайно проговорился мне. Свидетельницей была стриптизерша, подруга Розалины, она говорила, что хозяин убьет ее, если узнает, что она провела вечер не на сцене, а с Розалиной и ее девочкой. У нее было какое-то претенциозное итальянское имя, как у принцессы. Габриэла, кажется. Я наверняка записала его в блокнот. Ее история слово в слово повторяла рассказ Розалины, даже слегка чересчур. Полиция быстро отпустила ее и не привлекала к делу, я тоже.