под потолком. Свежий воздух проникал тоже оттуда. Ну как свежий, дерьмовый, но воздух. Протиснуться через него не удалось бы даже ребенку — путь преграждали три металлических прута.

В камере пахло прелым сеном, тухлой водой, и говном, простите за мой французский. Тюк видимо заменял кровать, потому что кроме него и отверстия в полу в дальнем углу, тут больше ничего не было.

Потолки настолько низкие, так что мне с моим ростом было не сложно схватиться за прутья и, подтянувшись, выглянуть наружу. А камера, как оказалось, выходила на оживленную улицу, где сновали прохожие, проезжали, громыхая колесами по брусчатке, экипажи, катили бочки работяги, бегали босые оборванные дети. Стоял шум, гам, вонь и солнечные лучи почти не проникали сюда — так плотно стояли друг другу дома, и такой узкой была улочка.

За спиной скрипнула решетка.

— Этого что ли? — тихий скрипучий голос пробрал до костей.

— Давай этого. Молодой совсем, может быстрее расколется, — ответил охранник.

В камеру вошли трое. Двое крылатых и один человек, внешний вид которого явно говорил, что мы с ним будем не чаи гонять. Высокий и худой, он напоминал Кощея. Серая кожа обтягивала лысый череп и острые скулы, подбородок выпирал, а губы выглядели так, будто во рту совсем не осталось зубов. Сгорбленный как Квазимодо с длинными непропорциональными руками, будто на шарнирах привинченными к туловищу. Одет он был во все черное, но я не рассматривал подробно. Я уставился на длинный, весь в темных пятнах фартук.

Кажется, мне поплохело и начало тошнить.

***

— Этот мальчишка не может идти по прямой! Где его силы, я спрашиваю? У этого сила появилась сразу, когда он очутился у источника в Роще королей! Это же их источник! Родной источник! А последние два не проявили ее.

— Может, они не обладают силой навиашей? — безэмоционально ответила женщина.

— Ты дура безмозглая?! А нари? Нари не может служить никому, кроме навиашей! Никому!

— Как скажете, мой господин.

— Пошла вон!

Эльфийка встала, оправила темно-синее платье, украшенное драгоценными камнями, почтительно поклонилась, и направилась к высоким дверям из светлого дерева.

Он проводил ее ненавидящим взглядом. Если бы она не была ему нужна, давно бы изничтожил паскудину. Но народ любит дрянь, поэтому она будет его пленницей и впредь. Быть может, когда заполучит молодое тело, сучка родит наследника и тогда все наладится. Подлые змеюки падут, и мир покорится ему, властелину Лейдара и Валлестины. Жаль Землю прибрать к рукам не выйдет. Нет там источников силы. Даже тени, созданные демоном скалистых гор севера, погибли, не имея подпитки.

А сейчас оставалось бессильно наблюдать, как мальчишку ведут по мрачному коридору подземелья Мортербрана. Ну ничего. В минуты опасности сила проснется, и тогда портал сработает, перенеся его в Лейдар. А там дело за малым. У него уже всё готово к ритуалу.

Глава 19

Я долго думал над тем, почему так случилось. Почему именно нам с Рисей выпало оказаться в чужом мире. Мире враждебном, где каждая тварь хочет тебя убить. Впрочем, пока мы были в Ронгорне все шло более-менее спокойно. Ронгорн - это такое голимое захолустье, несмотря на то, что история тех мест уходит на тысячи лет назад. Сами посудите. Ильмана, фактически столица мира, стояла здесь. Государство навиашей, Навианделл, кажется, граничило с Ронгорном. Там шла активная торговля, так что местность процветала. Навиаши одни из сильнейших магов мира. Да туда постоянно шли процессии, дипломаты, да и просто путешественники. И попасть на север, можно было только через кого? Правильно. Через Ронгорн. И что с ним стало, после разрушения Ильманы?

Стоило выйти за пределы этого мирного охотничьего края, как приключения стали сыпаться на наши задницы как розги на жопу нерадивых учеников.

Боль. Вы не знаете, что такое боль, если вас не пытали. Не выкручивали до хруста суставы, не секли плетью, не пускали кровь, не опускали головой вниз в бочку с ледяной водой, и ты не начинал захлебываться, и чувствовать, как вода выжигает лёгкие. Вы не знаете, что такое боль, если вам не ставили клеймо раба на предплечье.

Как любезно пояснил мне палач, его ставят всем, кто попадает в застенки Мортербрана. Просто так, на всякий случай. Потому что никто не знает, что решит Великий князь этих земель — отправить на Силуанские каменоломни, или вздёрнуть на главной площади на потеху публике.

Я не помню, сколько все это длилось. Кричать и молить о пощаде, в конце концов просто устал. В тот момент, когда мучители дали мне маленькую передышку, только прохрипел разбитым ртом: «За что?»

Один из крылатых, что присутствовал при истязании, оказался болтливым малым и с радостью просветил меня. Оказывается, что один из сбежавших тогда ублюдков, что напали на Липку, примчался в Транникию и заявил, что в Догирле орудуют сволочи, убивая мирных граждан. Если бы я мог возмутиться, то сделал бы это, но перед глазами стояла пелена, и я даже с трудом улавливал, что он мне говорил.

Так вот, насколько я смог понять, эти ублюдки были близко знакомы с крылатыми. Транникия по-тихому вела охоту на волков, подавая это под соусом «мы за преступников не в ответе, но ловим их насколько хватает сил и ресурсов». Твари!

Не помню, в какой момент потерял сознание, но очнулся уже на полу своей камеры, причем голова была совсем рядом с дыркой для всем известных нужд. Подняться сил не было совершенно. Боль. Боль разливалась, заполняя каждую клетку тела, обволакивала словно живое одеяло, которое хотело лишить меня жизни. Я не мог пошевелить даже пальцами, их скрючило от дикой судороги. Кажется, я снова отключился.

Когда очнулся во второй раз, мне в глаза светило солнце, неизвестно как пробившееся на эти мрачные улицы.

И я услышал его. Крик. Рися. Сомнений не было. А Леха уже пытали? Самое интересное, что пытки были как будто просто так. Мне задали всего несколько вопросов: что я делал в Догриле, как меня зовут и откуда я, зачем мы убиваем мирных транникийцев.

Я отвечал честно. Ну для них это, наверное, было не так, но я не знал, что ещё говорить. Я парень простой, и хитростью не обладаю. Да и не помогла бы она мне. Правда тут не поможет и неправда тоже. Поэтому они пытали, задавая одни и те же бесполезные вопросы.

Как же я хотел помочь другу! Казалось, что его пытают еще жестче, чем меня.