На сцене девчонки оживленно переглянулись. Работает! Но тут, едва они начали третью песню, паб вдруг начал пустеть — остались только Джейк с близнецами, Сатурна, Неба и верные похищенные. Джейка пробило холодным потом, как будто на сцене подыхала его собственная банда. Торкиль и Тристрам нервничали в унисон. Они ничего не понимали. «Девчонки» же ебицки блистательны. Со сцены огромными валами била пульсация энергии, они играли так, словно уже много лет этим занимались, чистый секс в движении, а в песнях была жесткая правда рока, и они изумительно цепляли. Почему же все разбегаются?

Ответ явился к началу четвертой песни. Все до единого, кто сбежал в начале, теперь появились — они прицепом тащили друзей, сожителей, коллег, подельников и даже посторонних прохожих, с которыми столкнулись на улице. Кафе на Кинг–стрит опорожнялись, остальные пабы пустели: мощная гравитация чужой харизмы девчонок втянула в «Сандо» половину всего населения Ньютауна. Вскоре здесь было так набито, что от давления пучило стены.

Тресь! Бэм!

— А как вы сегодня поживаете, мэм? — завопила Бэби вновьприбывшим, объявляя следующую песню — «Астро–Торф»[116]. Если девчонки кипели — горячие, как не знаю, — то публика жарилась, пеклась и пари́ла. Тем, кому повезло с видом на сцену, было все равно, если они превратятся в дим–сум[117]. Если наутро они окончат свою жизнь на тележке с колесиками где–нибудь в Чайнатауне, оно того стоит. Вот кто–то, за ним — еще кто–то, и еще, взбирались на барную стойку танцевать, пока места для пива на ней больше не осталось. Другие свисали со стропил, крутились вокруг колонн, взгромождались на покер–машины и пинболы.

Пупсик — руки мазками, голова трясется — крошила тамтамы, посылая бит народу прямо в ноги. Ляси раскачивалась и заразительно извивалась над басом, выманивая из четырех простых струн потрясающе сложные ритмы. По части же Бэби — а часть у Бэби была основная, — она одна была тысячеваттной электрической страной женщин[118]. Публика спереди могла поклясться, что видела, как с ее антенн потоком летят искры. Гитара у нее в руках была волшебной палочкой. Одну минуту она была драной кошкой Дженис Джоплин[119], следующую — душевной Пи–Джей Харви, бунтарская диффчонка и поп–королева, вопиющестью своей она ставила на–попа всю преисподнюю, будто — ко всему прочему — еще и Кортни Лав до смены стиля. Она была красной жгучей чили–перчинкой, потрясной тыковкой, восхитительной миской жемчужного джема, целым цветущим звукосадом в одной женщине.

Прибрать тебя к моим бионным рукам

Чтоб ты поддался моим звездным чарам

Все твои датчики тревоги — пополам

Землянин моих грез, кометная карма

Те, кто не смог протиснуться внутрь, жались физиономиями к стеклам. Стало так дико, что вызвали полицию — восстановить движение по Кинг–стрит. Закончилось тем, что легавые устроили импровизированную балеху с танцами прямо на мостовой — и в нее влилось несколько боковых переулков.

— Кто эти девки? — такой вопрос срывался с каждой пары губ.

Восторг Джейка от их успеха смешивался с нехорошим предчувствием. На фронте Бэби ему скоро предстоит довольно жесткая конкуренция.

Последняя песня их отделения — «В отсеке сексуальных экспериментов (что угодно начнет, что угодно кончает)» — прошла, как куннилингус. НЯМ! — вопила публика. НЯМ!

— Мы — «Роковые Девчонки из Открытого Космоса», — сказала воодушевленная Бэби, купаясь в оре восторга и аплодисментах, словно ячейка солнечной батареи в лучах светила. — Большое спасибо. После короткого перерыва будет «Босния».

— Еще! — верещала публика. — Еще! — Паб сотрясался от топота сапог и хлопанья рук. — Еще! Еще!

Бэби вопросительно посмотрела на Джейка. Он пожал плечами — дескать, ладно. С одной стороны — фантастика. Он не помнил, когда в последний раз группу разогрева вызывали на бис. С другой стороны, выступать следом чертовски сложно, а выступать следом нужно. «Девчонки» закончили песней «2000 световых лет от дома»[120].

«Босния» открыла свое выступление потешателем толпы «Долой Пациков» — песней, выражающей симпатии семье получателей пособия, к которым правительство и СМИ начали придираться за то, что они отказались устраиваться на мозгоумертвляющую работу, требовавшую от них уродских причесок и ношения тошнотных униформ. Для значительной части народонаселения семья эта стала национальными героями. К примеру — для всего Ньютауна. Толпа была уже так тщательно разогрета «Девчонками», что устроила «Боснии» лучший прием за всю историю группы. Бэби, Ляси и Пупсик, осаждаемые фанатами, пытались поступать по справедливости и по меньшей мере делать вид, будто слушают «Боснию». Это было нелегко.

Когда все закончилось, Генри подошел и торжественно пожал руку каждой девчонке.

— Это было почетно, — пробормотал он, повернулся и с достоинством удалился.

Грег наконец зажег свет и выгнал последних питухов из паба. Обе команды, ошалелые от успешного вечера, упаковались и в молчании выволокли оборудование. Джейк и Бэби разобрали сцену — ритуал для всех групп, играющих в «Сандо», — и теперь тусовались возле стойки в ожидании, когда им заплатят.

— Так, — сказал Джейк. — Так–так. — Ну и вечерок им выдался.

Торк и Трист, грузившие фургон с Пупсиком, тоже забрели внутрь.

— Где Ляси? — спросила Бэби. — Она разве не с вами?

— Она двинулась дальше, — похоронным тоном ответил Торк.

— К лучшим и бо́льшим вещам, — патетично подхватил Трист.

— К тройняшкам, — уточнила Пупсик. — На быстрой машине.

— Ни фига себе, — подавил смешок Джейк.

— Фига, — ответил Торкиль.

— Определенно фига, — подтвердил Тристрам. — Она даже убедила их пустить ее за руль. Оставила полосу горелой резины в несколько метров длиной. Невероятно.

— Так мы и поняли, что машина быстрая.

Пупсик фыркнула. Бэби встревожилась. Как и Бэби, на Нефоне Ляси пожизненно запретили водить машину.