— Значит, в субботу через неделю.

— В субботу через неделю.

Скользнув обратно в постель, Джейк понял, что уснуть ему трудно. Он сел, покрутил какое–то время дреды и обозрел свое одежное царство. Перегнулся через край, поискал самые неиспачканные трусы, кратко их обозрел и, вывернув наизнанку, натянул. В какой–нибудь из ближайших месяцев в самом деле надо будет устроить постирушку.

А может, и нет. Не за горами Ньютаунский Фестиваль. Два года назад, на пике своей швейной фазы Торкиль и Тристрам сотворили огромный стог одежды на продажу и запихнули его в такой огромный зеленый мешок для мусора. Но утром — а утра им удавались не лучше, чем Джейку, — они по ошибке схватили не этот мешок, а тот, в котором хранили грязное белье. Как впоследствии выяснилось, распродали они все до последнего лоскута — даже предметы нижнего белья, заскорузлые до хруста. И носки, которые уже могли не только сами гулять по улицам, но и развили в себе расстройства личности. Также выяснилось, что близнецам осталась вся сшитая одежда, а прибыли хватило на покупку новых «даксов», коробки пива и дюжины компактов. Близнецы не оглядывались ни разу. Фактически, они смотрели только вперед — ожидая Золотого Века, когда все люди Ньютауна (ибо только в Ньютауне такое возможно) будут просто передавать друг другу свою старую одежду и тем самым приобретать себе целые новые гардеробы, которые не нужно будет стирать. На следующий год Джейк подбросил в кучу и свое грязное белье, добавив к нему и простыни. Прости Господи. Он до сих пор не сменил постель. Надо бы раздобыть новую на случай, если Бэби… если они с Бэби…

Джейк рассмотрел эту возможность в деталях. Он толкал ее и тянул, тер и гладил. Ммммм. Эти антенны. Ох, мужик. Мммм. Где же салфетки, когда они так нужны? Он глянул на часы. Двадцать минут первого. Пора уже и встать. Зевая, он натянул простыню на голову. Еще десять минут — и его здесь не будет.

§

По мостику над головой быстро простучали шаги. Хлопнула дверь. По космолету, нацелившемуся к Земле, разлилась жуткая тишина. Внезапно воздух разодрали вопли. Кверк подпрыгнул. Ихор в нем похолодел. Опять вопли.

— Только не жидкий кислород! — завизжал кто–то. — Не размешивай жидкий кислород!

Что, во имя квагааров[126], происходит? Готовясь к худшему, Кверк подал знак двум боргам. Те поскакали по трапу через три ступеньки — копыта звенели по металлическим перекладинам так, словно муниципальный мусоровоз столкнулся с Пабло Перкуссо. Вопли прекратились так же внезапно, как начались. Капитан распахнул дверь, и его приветствовала толпа виноватых ухмылок. Чужие смотрели по видео «Аполлон 13» — кассету какой–то альфа умыкнул из проката «Видео–Ид» год назад, когда последний раз был на Земле. Как правило, чужие считали Тома Хэнкса сокрушительно неотразимым. Большинство смотрело фильм уже с полсотни раз, и диалоги отлетали у них от зубов. В популярности это кино уступало только «Дню Независимости»[127]. Кассету с приближением Кверка поставили на паузу и теперь все с покаянным видом ждали, когда закончится его нотация, чтобы можно было досмотреть.

— Ладно, Хьюстон, — мрачно прошептал зета–ретикул. — У нас тут проблема.

Кто–то хихикнул, за ним кто–то еще, и вскоре весь отсек пфпфпфыкал от тщательно подавляемого хохота.

Кверк вздохнул — мерцающее маленькое вибрато, — вышел из отсека и закрыл за собой дверь. Видео пошло снова, а вскоре снова пошли и вопли. Кверк вернулся в контрольную рубку и положил голову на консоль.

Боже, как это тяжко. Неужели других чужих никак нельзя заставить прилично себя вести?

Боже, как это тяжко. Неужели других чужих никак нельзя заставить прилично себя вести?

Боже, как это…

Кверк снова вздохнул. Бог явно не придет ему на помощь ради вот такого. Иногда Кверку чудилось, что Богу он просто не нравится. Мысль внушала уныние. Взгляд его метнулся к спидометру. Ф–фух. Под самый предел, но не выше.

§

— Джейк, дружище, сейшак прошел так, что начался заново.

Второй концерт в «Сандо» оказался еще триумфальнее первого.

— Чпок. — Джейк стукнулся стаканом с Тимом. После закрытия «Сандо» все переместились в «Сонь», паб для тех, кто ими не был, по крайней мере — ночью. Со своей позиции, опираясь на стойку, Джейк мог следить за роем почитателей, кружившим вокруг Бэби, Пупсика и Ляси. А почитателей было много. Почему Бэби не может быть с ним и только с ним?

— Прости? — Джейк вдруг понял: Тим что–то ему говорит

— Дружище, — говорил Тим. — Ты против чего–то ангстуешь?

— Ангстую? Я? Не–а, — ответил Джейк, между тем думая: а что, так заметно?

— Слушай, я знаю, каково тебе сейчас.

— Правда? — В этом Джейк серьезно сомневался.

— Они — просто поп, дружище. Хороший поп, не пойми меня неправильно, четкий, сексуальный, независимый, ему как–то можно верить. Но, типа, десять, двадцать лет пройдет — и кого люди будут помнить? — Тим сам ответил на свою риторику: — «Боснию», мужик. «Боснию».

Джейк натянул улыбку:

— Спасибо, Тимбо. — Точно. Его мужское эго мучилось так, что рок–звездное забыло: его тоже смертельно ранили. Ради ёба. Спасибо тебе огромное, Тимбо.

Джейк отвернулся, чтобы не смотреть на Бэби, и понял, что уставился на весьма ногастую девчонку с короткими волосами, юбкой еще короче и смешинками в глазах. Джейк автоматически переключился в режим флирта.

— Что пьешь? — галантно осведомился он, кивая на ее почти пустой стакан.

Она ухмыльнулась. Джейк подхватил сигнал и ухмыльнулся в ответ.

— Извини, старина, — громыхнул у него из–за спины низкий голос. Владелец его вклинился между Джейком и девушкой, которая в знак приветствия забросила ему руки на шею. Джейк в смятении понял, что ухмылялись не ему.

Он всегда утверждал, что если не удается никого уболтать в «Сонях», тебе пора сдавать членскую карточку Ньютаунского племени и переезжать… переезжать… Что там еще есть? Как большинство тех, кто жил в Ньютауне, Джейк почти никогда из него не выезжал, а следовательно, имел весьма смутное представление о том, что еще бывает в смысле Сиднея. Теперь, похоже, ему самому настал черед отказываться от членства. Ничего, утешил он себя. Никто не видел.