Все сразу обрело предельную ясность, внося в душу ни с чем не сравнимое облегчение. Единственно, что отравляло мне жизнь в этот момент, так это то, как вероломно была использована моя природная доверчивость.

— Алло! Кто это? — глухо пробормотал Семен Алексеевич, затем прокашлялся куда-то в сторону и уже более твердо сказал:

— Говорите, я слушаю!

— Семен Алексеевич, добрый вечер, это я, — виновато шмыгнула я носом и примолкла в ожидании гневных восклицаний.

Но вопреки ожидаемому, шеф остался спокойным. Несколько секунд он шумно дышал в трубку, последовало даже что-то, напоминающее короткий смешок, а затем с легкой долей укоризны он произнес:

— Эх, Аннушка! Скорее уже доброй ночи!

Час-то уже какой… Как ты? Как здоровье? Все нормально? Откуда звонишь? Хотя о чем я спрашиваю, в такой час, в такую погоду из дома выйдет разве что сумасшедший…

— Я именно таковой и являюсь, — стараясь казаться беззаботной, лаконично ответила я на град его вопросов. — Со мной все в порядке, со здоровьем тоже, а звоню я с вокзала…

— Что?! — По интонации было заметно, что шеф удивлен. — И можно узнать, куда ты собралась?

— В Частые Дубравы. Мой поезд через сорок пять минут. Выслушайте меня, Семен Алексеевич.., пожалуйста.

Я набрала полную грудь воздуха и принялась тараторить в трубку, поэтапно выкладывая свой дерзкий план.

Многое из сказанного он не понял, потому что то и дело заставлял меня возвращаться к началу рассказа. Семен Алексеевич перебивал меня в самых неподходящих местах, отчего рассказ мой получился скомканным и сумбурным.

— Вы поняли? — закончила я вопросом свое повествование.

— Единственное, что я понял, так это то, что ты снова суешь свою голову в петлю! — Глухое рокотание, нарастающее в голосе шефа, свидетельствовало о том, что он в гневе. — Тебе Михаила твоего мало? Куда-то ведь он ездил?! А вернувшись, нашел смерть! В общем, так! Сидишь на вокзале и ждешь меня!

Я звоню, куда следует, и уж если тебе всерьез приспичило, поедем в эти твои Чертовы Дубравы…

— Частые, — поправила я.

— Пусть Частые. Но одной тебе там делать нечего. Сиди и жди! Я постараюсь поскорее все организовать. Минут через двадцать подъедем.

Но то ли организаторских способностей моего шефа оказалось недостаточно, то ли сыграл свою роль поздний час, но ни через двадцать, ни через тридцать, ни даже через сорок минут никто не подъехал. В растерянности оглядываясь по сторонам, я стояла на пустующем ночном перроне и молила провидение смилостивиться надо мной и остановить меня от необдуманных поступков.

Ничего не получилось.

Стоило только поезду подкатить к платформе, как я тут же вскочила на подножку вагона и решительными шагами зашагала к своему купе.

Ехать было часа четыре, но упрямая контролерша в билетной кассе и слушать ничего не хотела и минут пять мне твердила, что билеты в общий и плацкартный вагоны проданы.

Решив, что спорить с невыспавшимся билетером еще то занятие, я молча выложила деньги и в результате оказалась в обществе двух жутко храпящих мужиков.

Занимали они обе нижние полки и, свесив мускулистые руки в разные стороны, лишали меня возможности даже подойти к окошку.

Вполголоса чертыхнувшись, я скинула с ног резиновые сапожки и полезла наверх.

Фрамуга окна была приоткрыта, наполняя купе бодрящей свежестью. Я приподняла штору, высунула нос наружу с тем, чтобы глотнуть свежего воздуха, и в этот самый момент увидела своего шефа.

Невзирая на преклонный возраст, Семен Алексеевич влетел на перрон едва ли не бегом.

Внимательно оглядев все, досягаемое взгляду, он быстрыми шагами пошел вдоль состава.

И вот в тот самый момент, когда до моего окна ему оставалась всего какая-то пара метров и когда я совсем уже было собралась соскочить с верхней полки и кинуться вон из купе, вагон резко дернулся и плавно покатил по рельсам.

* * *

Станция Частые Дубравы тонула в предрассветном тумане. Старинное здание вокзала уродливо выглядывало обшарпанными углами из молочной пелены, плотно окутавшей все вокруг. Чуть в стороне угадывалась неизвестно в каком столетии выстроенная колокольня, пик которой пропадал где-то далеко вверху.

Зябко поежившись от утренней промозглости, я опасливо заозиралась, пытаясь понять, в каком же направлении мне дальше двигаться. Заспанный проводник на ступеньках вагона смерил меня недобрым взглядом, отсекая всякое желание задавать ему вопросы, и выкинул правую руку с желтым флажком вверх.

Тепловоз тоненько свистнул и оставил меня в полнейшем одиночестве на чисто выметенной посадочной платформе. И тут же вязкая тишина опустилась на привокзальную площадь, если можно было так назвать заасфальтированный участок размером пятнадцать на пять метров.

Я обошла кругом здание вокзала, но никаких намеков на дорогу или тропинку, ведущую к поселку, не обнаружила. Складывалось впечатление, что эта станция существует обособленно от внешнего мира. Постояв немного в раздумье, я решительно дернула за большую деревянную ручку входной двери и через мгновенье переступила порог этого древнего строения. Внутри вокзал оказался ничуть не лучше, чем снаружи. И несмотря на то что все вокруг дышало чистотой, убогости и разрушения это скрыть не могло. Деревянные скамьи вдоль покрытых плесенью стен почти пустовали. На билетной кассе, единственной на все помещение, красовалась надпись: «Закрыто», сделанная чьей-то неаккуратной рукой. Выщербленная плитка пола, казалось, крошится прямо под моими ногами.

Из всех посетителей, кроме меня, здесь находилась ветхая старушка с большой плетеной корзинкой, наполненной доверху крупными куриными яйцами, да мужчина, свернувшийся клубком возле дальней стены у окна.

— Бабуля, — как можно приветливее улыбнулась я старой женщине. — Вы не подскажете, как пройти к поселку?

— Чего, милая? — Бабка приложила ладонь к уху и вся подалась вперед.

— Как пройти к поселку? — прокричала я ей в самое ухо, согнувшись почти вдвое.

— А-а-а, так нету сейчас дороги-то, — прошамкала она беззубым ртом. — Размыло ее, дорогу-то.

— — А как же вы сюда попали?

— А я с вечеру до дождя и поспела, а в дождь — все, не пройдешь, по пупок провалишься.

Перспектива провалиться в холодную грязную воду, да еще по самый пупок, меня, конечно же, не устраивала, поэтому я уселась рядом с бабушкой на скамейку и принялась ее дотошно расспрашивать об окольных путях. Такие, конечно же, существовали, но, по ее словам, нормальный человек туда и не сунется.

Одна дорога делала крюк в пять километров, и мне надлежало бы тогда выходить на соседней станции, а не здесь. А вторая шла через болото. Нет, там не было опасных мест в виде замаскированных лишаем трясин, поджидающих незадачливых путников. Там пролегала хорошо протоптанная широкая тропинка, которая не исчезала неожиданно за очередной кочкой, а вела, не сворачивая, прямо к поселку. Но идти там опасно…