— Несколько молитв знаю.

— Идите сюда, мы вам поможем.

Как по волшебству, на голове у Тима оказалась кипа, и его радостно повели вперед, туда, где можно прикоснуться к священным камням.

Тимоти был очень тронут, и это не осталось незамеченным.

— Молись! — Кто-то сунул ему книгу. — Ты читаешь на иврите?

— Немного.

Другой стал листать псалтырь.

— Можно я сам выберу? — предложил Тим.

— Конечно! — с энтузиазмом одобрил их вожак. — Который?

— Последний, сто пятидесятый.

— Чудесно! — дружно обрадовались все.

Тимоти начал декламировать текст, который, как его учили, был «самой могучей в истории человечества симфонией хвалы Господу», песню, которая начинается и заканчивается призывом «Аллилуйя» («Хвалите Бога») и содержит его в каждом стихе.

Духовные вербовщики были под впечатлением.

— Почему бы тебе не пойти с нами и не познакомиться с нашим ребе? — приставали они.

Тим вдруг растерялся. Эти молодые люди, в отличие от не знающих радости фундаменталистов, как их описывала Дебора, горели искренней любовью к Господу.

Ему на ум пришел единственный логичный довод.

— Прошу меня извинить, — сказал он на идише. — У меня уже есть духовный наставник.

После этого он вернулся к дочери раввина, и они вместе прошли четырнадцать этапов Крестного пути.

Последние пять, в том числе Голгофа и Гроб Господень, находятся в пределах храма Гроба Господня, величественного сооружения, которое делят между собой шесть христианских церквей — греко-православная, римско-католическая, коптская, армянская, сирийская и абиссинская.

Тим безмолвно впитывал в себя атмосферу этого главного памятника Страстям Спасителя, и Дебора почувствовала, что в этот момент даже она для него перестала существовать.

Почти полчаса он провел в молчании, а когда наконец заговорил, слова давались ему с трудом.

— Куда ты теперь хочешь? — робко спросила она.

— Дебора, — дрогнувшим голосом предложил он, — можно мы немного пройдемся?

— Конечно.

— Хотя… Это ведь довольно далеко. Если хочешь, можем поехать на автобусе.

— Нет, нет, — заявила она. — Мы пойдем пешком туда, куда ты захочешь.

— Я хочу еще раз взглянуть на Вифлеем.

Она кивнула, взяла его за руку, и они тронулись в неблизкий путь.

День уже катился к вечеру, когда они, пропыленные и иссушенные солнцем, вошли в храм Рождества, воздвигнутый больше тысячи лет назад над тем местом, где был рожден Христос.

По узкому проходу они проследовали в католический храм Святой Екатерины, где Тимоти в заднем ряду преклонил колени и стал молиться. Дебора стояла рядом, не зная, что ей делать.

Вдруг он пробормотал:

— О Господи! — И отчаянно зашептал ей: — Встань на колени, Дебора, встань скорей!

Ей передался его ужас, и она мгновенно повиновалась.

— Нагни голову и молись!

Через несколько минут с первого ряда поднялись двое молившихся, вышли в проход, перекрестились и направились к выходу. На них были черные куртки и белые рубашки без ворота.

По мере их приближения Тим все больше убеждался, что его опасения не были напрасными, — это действительно оказались Джордж Каванаг и Патрик Грейди.

— Ты уверен, что они тебя не видели? — спросила Дебора чуть позднее, когда они стояли в тени остановки, дожидаясь автобуса на Иерусалим.

— Не знаю, — ответил он, не в силах скрыть охватившей его растерянности. — Может, и видели, просто ничего не сказали.

— Думаешь, доложат? — спросила она, целиком разделяя его опасения.

— Каванаг точно доложит, — с горечью констатировал он.

— Но как ты узнаешь…

— В том-то все и дело, — не дал он договорить, сокрушенно мотая головой. — Этого я никогда не узнаю.

Они сидели на невысокой каменной ограде на вершине Масличной горы. Оба молчали. Меньше чем через час он простится с Деборой, и она тронется в обратный путь в кибуц.

Эта страница его жизни будет перевернута.

Они смотрели на лежащую внизу долину и вырисовывавшийся за нею силуэт Старого города, кое-где расцвеченный бликами заходящего солнца.

Наконец Тим нарушил почти могильную тишину.

— Мы могли бы с тобой здесь жить, — тихо сказал он.

— Как, как?

— Здесь, в Иерусалиме. Здесь одновременно существуют практически все религии. И над Старым городом концентрическими кругами витает дух Господень. Этот город для всех может служить домом.

— В духовном смысле, — поправила она.

— Я серьезно, Дебора. Это то место, где мы оба могли бы жить. Вместе.

— Тим… — В ее голосе слышалось отчаяние. — Ты хочешь стать священником. Ты всю жизнь мечтал о служении Богу…

— Я мог бы это делать, не принимая сана. — Казалось, он уговаривает сам себя. — Не сомневаюсь, что найдется христианская община, которая позволила бы мне здесь преподавать… — Последние слова замерли на его устах.

Он посмотрел на Дебору. Она прекрасно понимала, что он хочет сказать, и слишком сильно любила его, чтобы притворяться непонимающей.

— Тимоти, — начала она, — для меня, в глубине моего сердца, мы с тобой уже муж и жена. Но в реальном мире этого никогда не будет.

— Почему?

— Потому что я не могу отказаться от своей веры! А ты — от своей. Ничто, даже вся святая вода на земле не вымоет из нас нашей сути.

— Ты хочешь сказать, что все еще боишься отца?

— Нет, я не считаю, что чем-то ему еще обязана. Я говорю об Отце Вселенной.

— Но разве в конечном счете мы все не служим Ему одному?

— Да, Тимоти. Но до самого конца мы служим Ему каждый по-своему.

— Но когда на землю вновь придет Спаситель…

Продолжать было не нужно.

Ведь, хотя они искренне верили в Его пришествие, оба понимали, что мир, в котором они живут, слишком испорчен, чтобы Его принять.

Спаситель не придет. Во всяком случае — при их жизни.

Они расстались в Иерусалиме на автовокзале. Дебора ступила на подножку, и тут он импульсивно притянул ее к себе и в последний раз заключил в объятия.

Он не мог от нее оторваться. Он любил ее с такой страстью, что, если бы Дебора позволила, этот огонь спалил бы дотла всю его решимость.

— Не нужно… Мы не должны… — слабо запротестовала она. — Твои друзья, ну, те, которые нас видели…