У меня в Блэкуотере есть домик и небольшая лодка на реке Крауч, мы будем веселиться, как малыши в песочнице.

– Песок, то-то и оно, – проворчал Джордж. – В прошлую субботу мы на три часа застряли в песках, когда спускались к устью реки, по милости некоторых, кто почем зря хватался за штурвал. – Он рывками провел автомобиль через море насмешливых лиц, и нас снова окутала удушливая вонь.

Потом, минутах в десяти от нашего дома, перед стоящими полукругом особняками, мы поехали обратным ходом, развив значительную скорость и выпуская клубы дыма. Джордж с трудом остановил автомобиль и вылез с молотком и со словами: «Помощь мне не нужна». Он ни разу не назвал мистера Филлипса «сэр». Мы сидели на месте, старались выглядеть спокойными и шепотом обсуждали, будет ли грубостью спросить мистера Филлипса, не загорелась ли машина. Мы как раз собирались задать вопрос, когда он обернулся и произнес:

– Забавный парень этот Джордж, чего только не скажет шутки ради. Он обожает Блэкуотер не меньше, чем я. И мы провели в устье не три часа. От силы два. И у нас с собой были сэндвичи. Вам там понравится, вы непременно должны приехать, как только потеплеет. Что у нас сейчас? Декабрь? Жаль, жаль.

В этот момент клубы дыма из-под капота повалили ритмичнее, и мистер Филлипс отвлекся от нас, подался вперед и принялся выкрикивать вопросы, на которые Джордж не отвечал. Мы между тем так и не были уверены, горит машина или нет, и хотя не особо испугались, но уже нащупывали в темноте дверную ручку, чтобы, если что, выскочить из автомобиля, когда Джордж снова запрыгнул на водительское сиденье и взялся за руль. Начался самый длинный непрерывный пробег за всю поездку. Более пяти минут мы мчались в одном направлении, ни разу не покатившись назад, на такой скорости, что прохожие на тротуарах замирали и обращали к нам встревоженные лица, которые, как мы говорили вслух, выдавали в них трусость и отсутствие духа авантюризма и, как мы втайне боялись, свидетельствовали о здравомыслии. Потом автомобиль ударился о бордюр и остановился так резко, что нас обеих подбросило на сиденьях и дым из него повалил не клубами, а сплошным удушающим облаком.

Джордж вылез, и в свете фонаря, в который он едва не врезался, мы увидели, что он выглядит очень сердитым. Мистер Филлипс обернулся и спросил:

– Ваш папа играет в снукер?

Я объяснила, что у нас с Розамундой разные папы, но если снукер – это игра, то ни один из них в него не играет, потому что они вообще ни во что не играют. Мистер Филлипс вздохнул.

– Вот это-то хуже всего в Лавгроуве, здесь никто ничего не хочет, здесь нет никакой жизни. – Какое-то время он сидел и молча глядел перед собой, но в конце концов снова обернулся к нам. – Но хождение под парусом не игра. Может, ваши родители захотят поехать в Блэкуотер. Пожалуй, они там прекрасно проведут время. Это их малость встряхнет. Как раз то, чего им не хватало. Люди, знаете ли, вечно киснут, ходят всюду с унылыми физиономиями, а выбрались бы на свежий воздух да хорошенько повеселились бы, стали бы как огурчики. – Он снова замолчал, а потом грустно сказал: – Посмотрите на меня, я всегда рад-радешенек.

Через несколько секунд снова появился Джордж и встал сбоку от автомобиля, хмурясь на мистера Филлипса, но тот его, похоже, не замечал.

– Кажется, мистер Джордж хочет с вами поговорить, – сказала я, на что мистер Филлипс ответил:

– Ба, да неужели? Неужели? А, вот ты где, Джордж. Ну, Джордж, как делишки?

Джордж, который смотрел на него как укротитель на зверя, спросил:

– Вы трогали мотор?

Мистер Филлипс заерзал на сиденье и спросил:

– Ты о чем?

Джордж, не сводя с него гипнотического взгляда, повторил:

– В среду, когда у меня был выходной, вы трогали мотор?

– Нет, нет, – отвечал мистер Филлипс, – в среду? В средy? Я рано поужинал и отправился прямиком в «Клуб консерваторов», мы там душевно попели.

Наступила пауза. Джордж продолжал в упор смотреть на человека, который по иронии судьбы, не ускользнувшей от меня даже тогда, назывался его хозяином.

– Ни разу за весь вечер и близко не подходил к каретнику, – беспечно добавил мистер Филлипс.

После еще одной суровой паузы Джордж отвернулся и вновь застучал молотком.

Мистер Филлипс довольно долго не поворачивался, чтобы с нами поговорить. Какое-то время нас развлекали мужчина и женщина, которые шли мимо, но остановились под фонарным столбом и разглядывали машину с торжественным видом, словно стараясь показать широту своих взглядов и то, как они одобряют прогресс, несмотря на густой и зловонный дым. Однако прогресс так долго стоял на месте, что надоел и им, и даже мистер Филлипс, по-видимому менее подверженный скуке, чем кто-либо из его окружения, вылез и стал ходить взад-вперед по улице. Желтая витрина магазинчика перед нами внезапно потемнела. Видимо, было уже поздно, мама и Констанция, наверное, начинали волноваться, да и нам самим не терпелось поужинать, показать всем огромную коробку шоколадных конфет и лечь спать. Сейчас мы находились примерно в трех минутах от дома, на главной улице, к которой прилегала Лавгроув-плейс. Если мы выйдем из автомобиля, потому что он сломался, не будет ли это выглядеть так же грубо, как если бы мы ушли с вечеринки, потому что слуги запаздывают с чаем? Мы не знали, что в таком случае предписывают правила приличия, но Розамунда сказала: «Знаешь, они ведь волнуются», так что я опустила окно и робко окликнула мистера Филлипса.

Он как раз остановился менее чем в полуметре от машины, но не услышал меня.

– Мистер Филлипс, – позвала я, но он опять не ответил.

Разумеется, он стоял намного ниже меня, ведь в ту пору пассажиры в автомобилях возвышались над тротуаром, как ораторы на трибунах – над своей публикой. Так что я высунулась из окна и крикнула:

– Мистер Филлипс, мы уже близко к нашему дому, мы боимся, что наши мамы будут волноваться, вы не возражаете, если мы дойдем до дома пешком?

Я видела в свете уличного фонаря прожилки на его щеках, его круглые рыжие брови, выпуклые огорченные глаза, лихо закрученные и густо напомаженные рыжие усы, булавку в виде оленьей головы в его галстуке. В том же свете и он мог бы разглядеть меня, если бы перестал смотреть в землю. Но он не слышал меня и не видел. Он размышлял о чем-то, что заставило его окаменеть. Мы были всего лишь детьми и испугались, внезапно осознав, что находимся в странной машине, которая, судя по тому, что мы знали о пожарах, могла прямо сейчас гореть, в час, когда все ужинали дома и собирались спать, с человеком, который, хоть и выглядел упитанным весельчаком, ничего не видел и не слышал из-за своих мыслей.

Мы сидели, болтали ногами и убеждали друг друга, что все будет хорошо. Потом мистер Филлипс развернулся, сел рядом с нами и сказал:

– Всё в порядке, Джордж всегда находит причины поломки. Джордж – превосходный парень, не слушайте, что он говорит. Так что насчет веселья? Уж цирк-то всех устроит, верно? То есть это не игра, верно? Против цирка-то ваши отцы не станут возражать, так? Вот что мы сделаем, соберемся большой компанией и отправимся в цирк. Какое может быть веселье, если не собраться толпой и не настроиться хорошо провести время. Веселиться надо всем вместе, вот в чем штука.

Потом мы помчались вперед и, сильно накренившись на повороте, оказались на Лавгроув-плейс. Нас вновь опьянила гордость за свое приключение и за ту невозмутимость, с которой мы в него пустились, и, к нашей радости, автомобиль начал издавать новые странные звуки, похожие на очень медленные удары в литавры. То-то все удивятся, когда выбегут посмотреть, что происходит, и увидят, что это мы!

Но никто не вышел, и нам даже не сразу удалось войти, хотя мистер Филлипс так громко ударил в дверь дверным молотком, что потом виновато пробормотал, словно повторяя что-то из детства: «Нельзя тревожить дам, нельзя тревожить дам», и стукнул молотком еще раз, но очень бережно, словно восстанавливая баланс. Мы увидели, как в прихожей загорелся свет. В то время мы были так бедны, что зажигали там газ,