неспособной ко всему, наверно с самого детства… Сначала она во мне только вызывала любопытство, и еще я чувствовал, слишком, впрочем, явственно, что с этой девушкой приятно находиться рядом: как будто заражаешься ее беззаботностью в эти минуты. К тому же Мила чрезвычайно мила и умеет одеться, без излишеств и со вкусом. Но во мне не было и поползновения мысли… ты понимаешь. Я ей лишь помог раза два, то на ксероксе, то… – ей не хочется вникать ни во что, и незачем, ей все с удовольствием помогают, и даже женщины, что согласись, много о чем должно говорить. А потом… Потом был День Независимости. Мы с Милой шли недалеко друг от друга на параде. Помню, я был в настроении, и во весь тот день мне удавалось выказывать остроумие; бывают дни, когда ты и сам чувствуешь, что в ударе, с той ноги, как говорится, встал. В какой-то момент я обнаружил, что и Мила как будто очень мною интересуется, слушает со вниманием, и мне, помню, отчего-то очень это понравилось, и даже окрылило. После я начал специально для нее говорить, это я сейчас могу анализировать, и даже собрал вокруг себя группу слушателей. Когда кончилась торжественная часть, наша организация проследовала обратно в исполком, всем составом. Такие собрания корпоративом принято называть. Накрытые столы в буфете уже нас ожидали… Я совру, Мить, если скажу, что случайно попал с Милой за один стол; это произошло, да, как-то само собой, но далеко не случайно. Более того, мы сели рядом. После чего со мной стало происходить что-то… нечто неожиданное. Само расположение за столом ограничивало прямой визуальный контакт, наш с Милой, но я всем существом своим ощущал ее близость, и это ощущение имело какое-то одурманивающее воздействие. Порывами во мне возникало желание обнять ее, прижать к себе, прямо там, при всех, необъяснимое, животное чувство, которого я не замечал за собой никогда ранее. Временами наши локти соприкасались, отчего у меня как будто переворачивалось что-то внутри, и я искал и дальше этого соприкосновения. Мы почти не говорили напрямую друг с другом. Но все, что бы я ни сказал, в этот вечер, обращаясь к другим, все, как бы заочно, адресовалось ей, и она смеялась для меня чужим шуткам, и я это чувствовал и мой слух ласкал этот необыкновенно мягкий, как будто немножечко с ленцой смех. Когда пришло время окончания корпоратива, многие искали продолжения. Я отказался идти, куда бы то ни было, и она также не приняла предложения, сославшись на усталость и обращаясь взглядом ко мне при этом. «Если вы не идете, значит и мне нечего там делать», – прочитал я в ее взгляде, и, в свою очередь, также одними глазами поблагодарил ее за это решение. Нас осталось четверо на пороге исполкома, тех, кто не захотел направиться в «Искру»: я, Мила, Иван Степанович, изрядно набравшийся, с трудом ворочавший языком, и Руслан Дегтярев, последний, конечно из-за Милы, он весь вечер с настойчивостью и необыкновенным усердием проявлял к ней знаки внимания. Иван Степанович вскоре нас покинул, и так как на его смешной, развинченной фигуре заострялось все наше внимание и вокруг него формировалась беседа, с его уходом обстановка сделалась излишне принужденной. Я, мужчина зрелый и семейный, был третьим лишним в глазах Руслана Дегтярева, еще молодого неженатого человека, и он без промедления поспешил мне обозначить это, путем, даже может, слишком откровенной и настойчивой работы мимики. Третьим лишним казался я и себе, но сердце твердило обратное и взгляд Милы в первую очередь: она буквально умоляла меня глазами не уходить. Руслан Дегтярев был и мне неприятен, не только в эту минуту, это вообще невоспитанный, несимпатичный молодой человек, я понимал, почему Мила не желала с ним остаться наедине, и пообещал ей ее не оставить, опять же, глазами. Подошла критическая минута, сумасбродный Дегтярев, наблюдая мою непонятливость, пошел ва-банк и попросил меня «на минуточку в сторонку», разумеется, для серьезного объяснения, которому Мила, однако, не позволила состояться. Она смело попросила меня, именно меня, Андрея Константиновича, ее провести. Первое время Дегтярев казался обескураженным, но после на его лице отобразилась едкая улыбка, и со словами: «я все понял» он отступил.

Мила живет недалеко от исполкома, и во все время пути мы шли молча, и это молчание было весьма красноречиво с нашей стороны.

Мы подошли к девятиэтажному дому, что напротив первой школы, она указала на свой подъезд, возле которого мы остановились. Еще раньше, за столом, во время корпоратива, в процессе разговора с одной из сослуживец она невиннейшим образом поведала о некоторых нюансах и преимуществах своего «житья», между прочим, и о том, что она живет сама в двухкомнатной квартире. Еще тогда я ощутил, что эта информация прозвучала для меня; похожие мысли были и у недалекого Дегтярева, я так думаю.

Мы продолжали стоять безмолвно у подъезда Милы, читая в глазах друг друга то, что в иные минуты почти невозможно произнести. Не знаю, каким чудом мне удалось сдержать себя и не принять этого безмолвного предложения; я помню у меня начала кружиться голова и по телу пробежала дрожь, я чувствовал… Никогда, никогда мне не приходилось испытать такого искушения, я не знал, что в такие моменты почти теряется рассудок. Но я, все же, ответил, что не могу, глазами ответил. «До понедельника, Андрей Константинович», – произнесла она ласково, голосом выражающим сожаление, но глаза ее смотрели понимающе. «До свидания», – осипшим от волнения голосом отвечал я. Что дальше творилось у меня в душе и в голове, я не объясню, потому что не умею и не помню всего хорошенько. Просто в какой-то момент я перестал владеть собой и понимать себя. Опишу лишь свои тогдашние бессознательные действия. После того, как мы с Милой попрощались, я прошел, быть может, двести шагов, совершенно не чувствуя земли под ногами, может быть, в сторону дома, даже скорее всего в сторону дома, потому что, куда мне было идти еще? Вдруг, я встал, как вкопанный, как громом пораженный, помню только, у меня сильно защемило в груди. Я развернулся и побежал, натурально побежал, Митя, назад, к тому подъезду, в котором жила Мила. Может быть, я рассчитывал ее застать на улице, но она к тому времени уже зашла вовнутрь. На двери был кодовый замок и я, как полоумный, принялся нажимать на цифры, сначала подбирая и угадывая возможный вариант кода, потом давя на все кнопки одновременно. У меня ничего не получалось и я