Парни переглянулись. Жуков решил, что, пожалуй, стоит начать с коленной чашечки. Прострелить сначала одну, а потом…

– Держи его на прицеле. – Тарсус навис над «гостем», перекрыв собой линию огня. Ощупал окровавленную голову, удовлетворенно хмыкнул. Затем изъял коммуникатор и, прикипев взглядом к экрану, ошарашенно присвистнул: – Твою мать!.. Маршал, убери пушку, а то еще стрельнешь случайно… Убери, говорю!

Иван недоуменно пожал плечами, но опустить оружие и не подумал.

Тело на полу застонало, заворочалось. Приподнявшись на локтях, Серпень взглянул на парней так, что у Ивана мурашки по спине пробежали. Враз перехотелось выдумывать пытки. Нажать на спуск – и дело с концом! Облизав пересохшие губы, Иван прищурился, палец на спуск и…

И тут спец по особым поручениям подмигнул Тарсусу:

– Здравствуй, Емеля. Вот и свиделись. Курить будешь?

* * *

– Маршал, опусти-ка ствол. – Тарсус уронил полотенце, но поднимать не стал. – Ты ж хотел встретиться с моим начальством. Так вот оно.

– Что?! – Союзник дернул плечами, прищурился, целясь Серпню в лоб. – Что ты несешь?! И чего эта мразь тебя Емелей называет?!

А ведь не уберет ствол, понял Тарсус. Еще и пристрелит Серпня, если не рассказать ему, что и как. Мало того – те три ганглия, что у пацана вместо мозгов, запросто сделают вывод, что он, Тарсус, с подлым прихвостнем Бадоева заодно, а значит, тоже враг и достоин пули в затылок.

– Маршал, ты ж в курсе, что конспирация? И что я не знал, кто мне приказы отдает? – Главное, включить парня в диалог. Пусть говорит. Люди, когда говорят, ни хрена не делают. Слова отнимают силу, отключают мышцы. Они забирают из мозга – из трех ганглиев – способность думать. Так что пусть говорит, это сейчас на пользу делу. Вот только зачем орать на Серпня?

– Тварь, только шевельнись – и я разнесу тебе черепную коробку!

Тарсус скривился. Откуда эта глупо звучащая угроза? Так, что ли, говорят злодеи в союзных фильмах про страшную заграничную жизнь?

– Вынесу мозги, – одновременно поправили Серпень и Тарсус.

Они, похоже, смотрели другие фильмы.

– Что?!

– Не «разнесу черепную коробку», а «вынесу мозги». – Тарсусу жутко не хватало сейчас пачки апельсинового сока в руке. – Так правильно: «вынесу». А Емеля – это я. Называет он меня так потому, что это мое настоящее имя. А знают его лишь мама с папой и мой командир. Родители погибли много лет назад… Дальше сам додумаешь или помочь?

Маршал моргнул, потом еще раз. Это что, признак напряженной мыслительной работы? Что у союзника в голове сейчас творится? Сообразил уже, что человек со шрамом – Григор Серпень – и есть глава самой дерзкой ячейки подполья, действующей в Москве? Если да, то у него должен возникнуть вопрос…

– Но как прихвостень Бадоева может быть подпольщиком?!

В точку.

Как? Тарсус не знал. У него, конечно, имелись мыслишки по поводу, но ничего конкретного, только догадки. Потому что конспирация. Потому что лучшего прикрытия для подпольщика не найти. Ловко. Очень ловко. Кто бы мог подумать, что сам Серпень…

Похоже, аналогичные мысли возникли и у Маршала, ибо он опустил-таки оружие. И почти сразу поднял вновь.

– Сволочь, тварь, ты убил моего отца! Ты убил мою мать!!!

– Я не убивал твоего отца. Не я подключил его к мнемокатору. – Серпень говорил немного раздраженно, будто объяснял очевидное маленькому ребенку. – И мать не убивал. Не я в нее стрелял. И приказа такого не отдавал.

– И в меня ты не стрелял?! – Маршал побледнел. Руки его тряслись.

Серпень ушел от прямого ответа:

– Если б я хотел, террорист Иван Жуков давно попал бы в руки властей. Или погиб еще дома при попытке бегства. Смотри.

Человек со шрамом – командир! – подобрал с пола осколок бутылки и щелчком отправил его через всю комнату – прямо в рожу Председателя на постере. Еще один осколок поразил ту же цель. Третий… Седьмой… Еще… А потом осколки закончились.

– Иван, ты все еще думаешь, что я мог промахнуться и всего лишь ранить тебя?

Маршала это представление ввело в ступор.

– А потом ты сбил беспилотник, когда мы бежали из милицейского участка… – пробормотал он.

– Курить хотите? – Серпень сел на полу, вытащил пачку. – Нет? Ну тогда я сам с вашего позволения.

Завоняло табачным дымом.

* * *

Гурген Бадоев заперся в своем бункере. Отвечал лишь на те вызовы, которые считал необходимыми, прочие – даже от Первого – игнорировал, досадливо морщась при виде имени очередного Героя Революции на экране. К черту этих стервятников! Он принимал донесения и сводки – все, что касалось поисков сынка Жучары. Немного беспокоило то, что от Серпня не было вестей. Ну да в подземелье с покрытием не очень, так что понятно.

На карте Москвы тут и там появлялись оранжевые пятнышки. Это означало, что с каждой минутой становится все меньше и меньше непрочесанных секторов. Элитные небоскребы. Дома рядовых союзников. Гетто персов. В заброшенном метро нет уже ни одной непроверенной станции. На крышах – снайперы. В воздухе все беспилотники, на улицах милиции больше, чем гражданских.

Скоро должны подтянуться силы быстрого реагирования – личные войска Гургена Алановича, каратели, которые, если что, зачищают лагеря, охваченные бунтом. На министров обороны и внутренних дел не стоит полагаться. В любой момент могут кинуть. Вон как наяривают, поговорить с ним желают.

Все меньше непрочесанных секторов… Квартира за квартирой, каждый подвал, каждый подъезд. Тысячи видеокамер. Миллионы глаз. Мальчишку обязательно поймают, это лишь вопрос времени.

Но вот его-то как раз у Гургена Алановича и не было.

Воображение услужливо подсунуло картинку: собрание министров, вопрос об исключении Бадоева из президиума решается положительно единогласным голосованием, и Серпень – почему-то именно его посылают по душу бывшего хозяина – стоит на пороге бункера, и пистолет в руке, и этот мерзкий шрам…

Коньяк омыл глотку. Кое-кто стал слишком много пить.

Бадоев вновь взглянул на карту. Она его беспокоила. Что-то он упустил. Что?..

Большое серое пространство, где нет ни единого оранжевого пятна. Мертвый город, развалины – вот где скрывается малолетний ублюдок!

Надо отправить туда все силы, перекрыть серую зону. И зачистить территорию, чтобы даже ни единой крысы живой там не осталось. Уничтожить всех!

Гурген Аланович потянулся за коммуникатором.

На диване сидела дочь, смотрела на отца с презрением.

Ничего, она еще поймет, что он сделал все это ради ее блага.

* * *

Ты сидел на полу и курил. Кольцо в кольцо. Пепел сыпался на плащ.