Лариса открыла сумочку, покопалась в ней. Так и есть, пачка «Вог» осталась на работе.

— Дай мне, пожалуйста, сигарету, если у тебя есть, — Лариса старалась говорить спокойно, но голос не слишком повиновался.

Андрей, оторвав взгляд от дороги, встревоженно посмотрел на нее:

— Что с тобой? Ты же вроде не куришь.

— Курю, только редко. Вот видишь, даже сигарет с собой не оказалось.

— Возьми там, в «бардачке». У меня, кажется, лежит там что-то для гостей.

В бардачке нашлась пачка «Парламента». Лариса стала ее распечатывать и тут только заметила, как сильно у нее дрожат руки. Поскорее вытащив сигарету, она прикурила, опустила оконное стекло до конца, глубоко затянулась и выпустила дым в окно.

— Что, получила? — насмешливо поинтересовался Андрей, когда Лариса зашлась в приступе кашля.

— Ты прав, — Лариса смяла сигарету в пепельнице. — И кто придумал, что курение успокаивает нервы?

Снаружи Андреева «вилла» вовсе не выглядела так уж роскошно. Обычный дом, правда, большой, но без всяких прибамбасов и прибамбасиков вроде башенок, наружных винтовых лесенок, пристроечек и шпилей, которыми любят украшать свои загородные обиталища новые русские. Дом был выстроен на самом краю дачного поселка, сразу за ним начинался лес. Садового участка тоже не было, то есть не было садового участка в обычном понимании москвича-дачника. Никаких грядок, посадок, парников. Даже цветочных клумб не было, лишь перед крыльцом росли цветные ромашки, Лариса попыталась вспомнить, как они называются по-научному, вроде бы гербера? Еще на окультуренность участка намекали пара жасминовых кустов под окнами, сирень и барбарис, настоятельно требовавший купирования. А на остальном пространстве росли нормальные березы, дубы и осины. Если бы не забор, казалось бы, что дом стоит в лесу. Впрочем, забор почти скрывал разросшийся дикий шиповник.

Немного повозившись с замком, Андрей широко распахнул перед Ларисой тяжелую дубовую дверь:

— Прошу!

Лариса вошла на террасу и огляделась. Обстановка этой большой — метров двадцать пять, не меньше — комнаты напомнила ей об американских вестернах. Словно она попала в штат Техас, в ковбойский домик одного из героев рассказа О’Генри. Деревянные некрашеные стены, на одной из них — небольшой пестро-полосатый шерстяной ковер (индейский? мексиканский?), на двух других развешано что-то вроде предметов конской упряжи; деревянный стол и плетеные кресла-качалки, деревянные же полки с посудой. Даже холодильник был (или казался) деревянным. Лариса насмешливо прищурилась на все это великолепие:

— Миленько!

— Это все, что ты мне скажешь?

Лариса пару раз хлопнула ресницами и невинно спросила:

— И давно ли ты заделался любителем верховой езды?

Андрей понял насмешку и чуть покраснел:

— Дань мальчишескому увлечению. Мне всегда хотелось иметь такой дом.

— Да не оправдывайся, — рассмеялась Лариса. — Здесь действительно здорово.

Она бросилась в ближайшее кресло и качнулась пару раз взад-вперед:

— Ух, как здорово!

Андрей стоял, привалившись спиной к дверному косяку, и смотрел на нее. Выражение лица у него было глупо-счастливым. Покачавшись всласть, Лариса встала и прошлась вдоль стен, разглядывая лошадиные декорации. Потом повернулась к своему возлюбленному:

— Стыдно признаться в таком прозаическом желании, но я голодная. Найдется ли в этом роскошном доме хоть три корочки хлеба?

Андрей хлопнул себя по лбу:

— Какой же я дурак! Подожди, я сейчас!

Мгновение — и он исчез в дверях. Лариса выглянула в окно: Андрей вытащил из багажника огромную сумку, в такой сумке мог бы поместиться даже копченый слон.

— Вот, — сказал он, через секунду водружая сумку на стол. — Кажется, я захватил все, что надо для ужина. Надеюсь только, что ничего не испортилось.

— Сейчас посмотрим, — Лариса расстегнула сумочную «молнию». — А ты иди пока, поставь машину в гараж.

Пока Андрей покорно исполнял то, что она велела, Лариса разобрала сумку. Такое впечатление, что он собирался на пикник с кучей гостей. Две бутылки шампанского, две бутылки рейнского белого и одна — ее любимого «Божоле». Куда столько спиртного? В самом большом свертке оказались фрукты: бананы, груши, абрикосы, киви и здоровущий ананас. В отдельной аккуратной корзиночке лежала поздняя черешня, красная и желтая. Далее из сумки были последовательно вынуты: копченая курица, обычный желтый сыр, сыр «Дор-блю», батон хлеба под названием «Ароматный», ветчина со специями, три маленькие баночки горчицы (с травами, с неразмолотыми зернами и с кориандром), большая бутыль кетчупа, консервированный язык, банка маринованных огурчиков и банка соленых маслят, кулебяка и круглый пирог с курагой… М-да, припасов хватило бы для экспедиции к Северному полюсу! А это что? Лариса развернула последний пакет. Ну надо же! Севрюга горячего копчения, нежная, белая с желтыми прожилочками, — уже сто лет такой не ела!

— Ну как, угодил?

Андрей от двери с удовольствием наблюдал, как на Ларисином лице последовательно сменяли друг друга чувства изумления и восхищения.

— Здорово! — весело сказала она, отправляя в рот маленький кусочек севрюги. — Давай скорее есть!

— Подожди. Я тебе сначала дом покажу.

Андрей подошел и обнял ее за плечи. Лариса чуть повернула голову, потерлась щекой о его плечо и промурлыкала:

— Ах, да! Покажи мне скорее свой несравненный дом!

Андрей вздохнул. Все было как раньше. И раньше от перепадов ее настроения у него просто дух захватывало. Лариса легко и без усилий переходила от насмешливого веселья к ласковой обольстительности. За какие-то доли секунды девчонка-чертенок превращалась в соблазнительную женщину. Правда, благодаря этим перепадам иногда возникали бурные ссоры, но за ними обычно следовали та-акие примирения, что Андрей в общем-то и против ссор не возражал.

Он не выдержал — притянул ее к себе, зарылся лицом в мягкие пушистые волосы, пахнущие лесом и солнцем… Она обняла его, прижалась всем телом. Голова у него закружилась, словно какой-то вихрь налетел и смел реальность теплого летнего дня. Реальными были только руки, обнимавшие его, только мягкие губы, покрывавшие короткими поцелуями его лицо и шею, только эти сияющие глаза перед его глазами, так близко-близко… И тогда он сам наклонился и поцеловал ее в губы. Лариса покачивалась в руках Андрея, охваченная внезапной страстью, которая передалась от него к ней, — или от нее к нему? Поцелуй продолжался целую вечность, и Лариса слабела от желания, горячившего кровь. Такое же желание — она знала — сжигало и его. Губы не отрывались от губ долго-долго… Потом Андрей прошептал что-то невнятное, руки его сжимали ее все крепче, крепче… Позабыв обо всем, Лариса бесстыдно прижималась к нему, погрузив пальцы в его волосы и чуть-чуть царапая его. В ответ он только стонал от наслаждения. Их руки, губы, тела, ощущения слились воедино под действием неподвластной им силы. Так простояли они несколько минут, пока Андрей не подхватил ее на руки и не понес наверх, в спальню, как дикий зверь уносит в нору свою добычу.