— Извини.

— Лора…

— Глупо, глупо, — она отвернулась, прошлась по комнате и села на низкий диван, стоящий в углу кабинета.

— Действительно, глупо, — мягко сказал Андрей. — Что ты так расстроилась?

Она взглянула на него:

— А ты не понимаешь?

— Лора, — терпеливо сказал Андрей, — это же только снимок. Простой клочок бумаги, ничего не значащий…

Она покачала головой:

— Это ты сейчас так говоришь. На самом деле мы оба знаем — это не «клочок бумаги». Это часть твоей жизни, Андрюша. Большая часть твоей жизни, которая прошла без меня. И ничего тут не поделаешь.

Он подошел и сел рядом, обняв ее за плечи:

— Но зато впереди у нас много времени, которое мы можем провести вместе. Я…

Андрей подумал, что самое время рассказать Ларисе о своих дальнейших планах, но не успел и рта раскрыть. Резким движением она высвободилась из его рук и вскочила:

— Что ты? Ты постараешься возместить мне эти годы? Будешь проводить со мной все время, которое останется от работы и семейных обязанностей? Будешь тратить на меня деньги, дарить мне подарки? — Лариса нервно нащупала рукой колье, рванула его вниз. Замочек сломался, и украшение упало на пол, с глухим стуком ударившись о пол. — Мне не нужно от тебя ни денег, ни подарков! Ты ведь даже не понимаешь, как это обидно и оскорбительно!

— Но ведь, Лора…

— Что — Лора? Что?

— Выслушай меня…

Он попытался обнять ее, успокоить, но Лариса опять вырвалась. От резкого движения головы заколка отскочила, и не просохшие еще волосы рассыпались по плечам.

— Выслушать? А что ты мне можешь сказать?

На Ларису вдруг нахлынули старые обиды. А она-то, дурочка, забылась, почувствовала себя счастливой! Это призрачное счастье, которое не то что завтра кончится, нет, которое существует только в ее воображении. Мужчины! И Андрей, и все остальные — для них всех она была просто игрушкой. Чем недоступнее, тем желаннее. А как только они понимают, что получили игрушку в свое полное владение, сразу теряют к ней интерес и вспоминают о более важных вещах: о карьере, о работе, о семье, наконец… А бедная игрушка пусть живет дальше как хочет.

— Откуда вы все взялись? Ведь много, много лет я была одна! Много, много лет меня никто не любил! Вы все снисходили ко мне, вам было со мной скучно, у вас всегда находились свои мужские дела! А я пропадала, пропадала… — Голос ее сорвался, она снова опустилась на диван и судорожно прижала руки к груди. Светлые волосы слипшимися мокрыми прядями жалко свисали по обеим сторонам поднятого вверх лица. Он присел рядом, протянул руку к ее щеке:

— Лора…

Она отстранилась:

— Господи, как я устала. Ну зачем вы все меня мучаете?

Это прозвучало так по-детски жалобно, что у Андрея защемило сердце. В эту минуту он готов был сделать для нее что угодно, лишь бы утешить, успокоить… И он сказал, повинуясь наитию:

— Ты хочешь, чтобы я ушел?

Она смотрела прямо перед собой и молчала. Андрей осторожно протянул руку и коснулся ее волос:

— Лора, Лорочка, тебе будет легче, если я уйду?

— Не знаю. Я уже ничего не знаю.

Уголки ее губ скорбно опустились вниз. Он взял ее руки в свои ладони — она отдала их, покорно и безжизненно. Через пару минут она снова заговорила, и голос тоже был безжизненным и ровным:

— Я любила тебя, любила все время. Ждала, когда ты придешь ко мне насовсем. Понимаешь, я была уверена, что рано или поздно ты придешь. Потому что и ты любил меня, я знаю, что любил. А вот сейчас ты пришел, а я не могу с тобой быть. Я не могу… не могу простить, как ты со мной обошелся. Так странно… Понимаешь, мне казалось, ты придешь — и все будет хорошо. А оказывается, дело не в тебе, а во мне.

Он слушал, не перебивая и стараясь понять. Лариса облизнула ставшие вдруг сухими губы:

— Эта ваша семейная фотография… Ведь дело не в ней, она просто вернула меня к реальности. Сейчас я вспоминаю разные мелочи, которые тогда, восемь лет назад, мне казались незначительными… Ты никогда не оставался со мной надолго. Даже когда у тебя было время, ты все равно стремился уйти…

— Да! — не выдержал он. — Потому что я боялся — если промедлю еще немного, у меня просто не будет сил от тебя оторваться…

В ее взгляде, наконец, блеснула какая-то живая искра:

— Это правда?

— Да.

Она на секунду сжала его руку:

— Почему ты мне этого никогда не говорил?

— Потому что я сам себе в этом не признавался. Я боялся.

— Чего же, Господи, чего?

Андрей болезненно поморщился:

— Понимаешь, тогда все так запуталось… И Владик…

Лариса разжала пальцы, глаза ее снова стали пустыми и холодными:

— Вечно Владик!

— Лора, у тебя нет детей, поэтому ты не представляешь…

Этим напоминанием он только усугубил ее отчаяние. Лариса гневно повернулась к нему:

— Да? А может быть, ты вспомнишь, по чьей вине у меня нет детей? Может быть, ты вспомнишь, что сказал мне, когда я…

Он вздрогнул, хотел что-то сказать, но она не дала:

— Не надо было вообще сообщать тебе о своей беременности. Но я была дурой, честной дурой! Я считала, что это такое же твое дело, как и мое! Ты говоришь, что пожертвовал всем ради ребенка? Но ведь тот ребенок тоже был твой!

— Он еще не родился.

— Потому что ты этого не хотел!

— Ты сгущаешь краски. Конечно, я понимаю, в тебе говорит обида… — он запнулся, инстинктивно почувствовав, что опять сказал что-то не то.

Лариса смотрела на него так, словно он ее ударил.

— Обида? Как у тебя все просто! Впрочем, ты прав — и обида тоже.

Она встала и прошлась по комнате. Андрей настороженно следил за ее движениями. Он чувствовал себя как узник в ожидании приговора.

— Но сейчас я хочу все исправить. Если ты простишь меня… Сейчас я могу быть с тобой, только с тобой, — он глубоко вздохнул и сказал: — Я хочу развестись и жениться на тебе.

Но эти слова не произвели того эффекта, на который он рассчитывал. Лариса посмотрела на него, и глаза ее по-прежнему были холодны и пусты.

— Если бы я услышала это тогда, восемь лет назад, я бы, наверное, с ума сошла от счастья. А сейчас… Поздно.

— Ну почему? — это не укладывалось у него в голове. — Ведь всего час назад все было в порядке! Нам с тобой было хорошо, и…

— Это так… Вроде сна. Не на самом деле…

— Не понимаю, — медленно сказал он.

Лариса вздохнула: