полу в избе у гостеприимного крестьянина, нас угощали очень вкусными блинами из молотого пшена с подсолнечным маслом, которое было настолько свежее, что пахло орехами и казалось вкуснее сливочного масла.

По возвращении из командировки в Москву, причем я проделал обратный путь один и претерпел ужасные препятствия со своим тяжелым багажом, с ночевками на полу маленьких станций и с медленным передвижением в товарных вагонах, подчас в буйной и пьяной компании, мы долго ощущали результаты моей поездки. Ведь она дала значительный запас спасительного пшена. Пшено поедалось в различных видах и все-таки не надоедало и сейчас я с удовольствием ем пшенную кашу, а жена сажает на даче просо на огороде среди цветов и делает из него букеты.

Через некоторое время мне предложили новую службу – быть в Москве представителем Свирского, впоследствии – Свирь-Волховского строительства, что показалось мне очень заманчивым и более интересным, чем служба в Утранстрое. Но на деле оказалось не так: серьезное строительство сопровождалось таким количеством разных бумаг и удостоверений для получения продовольствия, охраны имущества и сбережения от реквизиции и уплотнения своих квартир, что прямое дело отходило на второй план, и только ряд проектов жилых домов, которые я разработал для Свири, скрасил мою деятельность. Вскоре по неизвестным для нас причинам строительство Свири и Волхова временно приостановили и руководители постройки – инженеры Шеварновский и Кривошеин [63] уехали за границу.

Я до того был возмущен таким способом украшения природы, что не мог воздержаться и при первом же свидании с В. Д. высказал свое возмущение. Он был со мной совершенно согласен, сообщил об этом В. И. Ленину и приказал вымыть деревья водой.

Я получил предписание за подписью В. Д. Бонч-Бруевича явиться в Кремль. Тов. Бонч-Бруевич был тогда правителем дел Совнаркома и жил в Кремле, занимаясь между прочими делами историей старообрядчества. Был какой-то праздничный день, и по дороге в Кремль я увидел, что кусты на Театральной площади и деревья в Александровском саду забрызганы и закрашены синей и желтой красками. Я до того был возмущен таким способом украшения природы, что не мог воздержаться и при первом же свидании с В. Д. высказал свое возмущение. Он был со мной совершенно согласен, сообщил об этом В. И. Ленину и приказал вымыть деревья водой. Кроме меня собралось у В. Д. еще несколько приглашенных лиц, и он сообщил мне, что я назначен заведующим техническим отделом вновь открываемого Особого комитета по упорядочению строительства под его председательством. Комитет этот назвали Оском. Мы помещались в доме банка на углу Кузнецкого моста и Рождественки, а затем заняли и дом напротив, бывший помещением Лионского кредита.

Работа моя в Оскоме была тоже неинтересной: с утра до вечера ко мне приходили инженеры, архитекторы, представители разных учреждений, которые только по ордерам за моей подписью могли получить из складов материалы, оставшиеся в небольших количествах. Я должен был оценивать важность построек, «умерять аппетиты» строителей и сообразно с этим выдавать материалы или отказывать в них. При своих сомнениях я садился в автомобиль и ехал на место проверять строительство в натуре. Я невольно приобрел массу врагов, многие не хотели считаться с моим авторитетом, но В. Д. Бонч-Бруевич находил мои распоряжения правильными и говорил, что экономичный расход материалов и контроль за постройками вносят порядок в развивающееся строительство.

В моем техническом отделе было всего семь сотрудников, и начальники других отделов постоянно нападали на меня за то, что я будто бы не развиваю свой отдел; у них же число служащих вырастало до громадных цифр. Вспоминая сейчас свою работу в Оскоме, убеждаюсь, что был прав: я смотрел на существование Оскома как на временную меру для обуздания беспорядочного строительства, когда каждый считал свою работу самой важной для Республики и не хотел считаться с потребностями других. При своем опыте я считал, что один могу лучше разобраться в общей картине спешной и беспорядочной строительной деятельности, с большим числом сотрудников я тратил бы массу времени на контроль и совещания, и для меня было совершенно непонятным загромождение служащими целого ряда вновь формируемых учреждений, из которых большинство, конечно, являлось временными.

Оском просуществовал около года и, конечно, не мог при самом энергичном отношении к делу быстро направить в правильное русло не только все строительство Москвы, но и большое количество заводов, вырабатывающих материалы. На смену нам явились новые работники, и деятельность Оскома приняла другое направление, выразившееся со временем в контрольный орган Управления московского губернского инженера. Теперь и это управление реформировано и заменено новым управлением при Моссовете, в обязанности которого входит выдача разрешений на все московские новые постройки.

Во время моей службы в Оскоме в занимаемом нами доме произошел пожар, и часть помещений выгорела. Для их восстановления и ремонта я пригласил своего друга архитектора, сослуживца по Северному страховому обществу С. Ф. Воскресенского, и после этой работы мы несколько лет работали вместе. Первая наша совместная работа – перепланировка помещений и уборных артистов Малого театра и полная перестройка системы центрального отопления театра. На этих работах я близко познакомился с артистами А. И. Южиным и С. А. Головиным, которые принимали самое деятельное участие при решении вопросов перепланировки закулисных помещений. Во время антракта одного из спектаклей я увидел на фоне опущенного красного занавеса чрезвычайно интересные и типичные профили Южина [64] и Бахрушина [65], которые, стоя, беседовали у самой рампы. Я тут же зарисовал эти профили на клочке бумаги, а дома по свежей памяти воспроизвел их акварелью. Подлинник этого рисунка находится у Л. В. Собинова [66], а копия попала в театральный музей Малого театра. Помню одну вечеринку в артистическом фойе. Одна из молодых артисток пожаловалась мне на измену своего товарища, и я, найдя его среди другой группы артистов, привел и поставил на колени перед обиженной, потом она благодарила меня и уверяла, что с этого вечера он опять стал проявлять к ней прежнюю симпатию.

Во время моих работ в Малом театре случился пожар в декорационном складе Большого театра, склад помещался в позднейшей пристройке по заднему фасаду. В то время директором театра была Е. К. Малиновская, администратором – Ф. Д. Остроградский, и эти лица решили составить компетентную комиссию для освидетельствования всего здания Большого театра, в котором стали обнаруживаться значительные дефекты. В комиссию были приглашены архитекторы И. В. Жолтовский, А. В. Щусев, И. П. Машков, инженер Родионов, я и представитель Наркомпроса. Нам на обсуждение были предложены вопросы о возобновлении сгоревшей части и об устранении причин образования трещин в