подобного. Если бы они выполнили свое задание, а не погибли в шаге от его завершения, мой культ бы устоял, а не пал. Я не виню их, но особого отношения к ним у меня не будет, — Калунна пожала плечами.

Беата замерла.

— А что это было за задание?

— Спроси их, если интересно.

Беата помотала головой. Ей не было до этого дела. Гиль и Эйне старались и продолжали служить ей даже после смерти. Они заслужили новую жизнь!

— Но моя богиня, я — твоя верная жрица, и ты ведь довольна мной сейчас?

— Да. Ты хорошо справляешься.

— Молю тебя, исполни мое желание! Дай мне двух охранников-кецалей, которые смогут защищать меня и служить тебе! Они ведь всегда были верны и поклонялись тебе!

Калунна утомленно вздохнула и снизошла до объяснения:

— Беата, что будет, если я воскрешу каждого охотника, фермера, торговца, рыбака, воина, ткача, пастуха, которые мне когда-либо молились? Вот прямо здесь и сейчас?

— Но я прошу воскресить только двоих! От воскрешения Валери, Адалинды и Голди мир не рухнул!

— Не притворяйся, что не понимаешь. Имея такую силу, я должна где-то провести черту, за которую не следует заступать, иначе все мои верующие будут молить о воскрешении каждого родственника, друга, любовника или просто хорошего человека, который несправедливо погиб. А умереть в таком случае можно не по разу. Во что превратится мир, в котором смерти нет ни для кого? Я очертила круг и поместила внутрь моих жриц. И теперь у меня обязательства по воскрешению тридцати тысяч человек. Не превращай их в миллионы.

Беата закусила губу. Калунна говорила разумные вещи, но до чего же несправедливые! Она могла сотворить чудо щелчком пальцев и сделать свою главную жрицу счастливой, но не делала этого принципиально. Хотя легко нарушала собственные принципы, когда у нее было такое желание.

Беата попыталась подобрать подходящие аргументы, чтобы переубедить вересковую богиню.

— Но ведь Ата воскресила сотни, а то и тысячи обычных людей и кецалей после казни жрицы Верже! И все было в порядке!

Калунна усмехнулась.

— Ата — это ты. Воскрешай. Разрешаю.

— Я?

— Ты. Но и все последствия этого лягут на твои плечи.

Беата заметалась.

— Но я не знаю, как создать им тела!

— Тебе показать нужный свиток?

— Просто так?

— Да. Я могу даже контролировать процесс, чтобы ты не допустила ошибок.

Беата смешалась. Что-то во всем этом было не так.

— А я смогу это сделать?

— Сейчас? Нет, ты слишком слаба. Кроме того, за счет чего они у тебя будут жить? Не найдешь источник жизненной силы — получишь нежить, жрущую людей. Твои подруги живут за счет отданных им и украденных демоном лет жизни. Ученицы — потому что я вселила и спасла их ровно в тот миг, когда из живых тел ушли прежние души. Ты на такие тонкие манипуляции временем, предвидением и магией не способна. Но не переживай, если захочешь вернуть своих кецалей, то лет через триста вполне сможешь это сделать сама. Если будешь наращивать силу и развиваться в правильном направлении.

— Но нам нужны охотники!

— И они у нас будут. Проще завербовать живых, чем воскрешать мертвых. Беата, ты, кажется, забыла: жизнь — бесценный дар. А не фрукт на базаре, который ты можешь бросать кому угодно. За одну Голди ты поклялась служить мне вечно. А сейчас требуешь воскресить двоих только потому что неплохо справляешься со своими обязанностями.

Слова Калунны были правильными, но Беату захватил удушающий гнев. Она так старалась, трудилась, ездила в проклятый Кловерфилд по три часа туда и три — обратно, рисковала жизнью и не могла получить того, что было ей необходимо, потому что Калунна считала ее заветное желание — прихотью. Мертвые кецали должны были остаться мертвыми. Но какого черта?! Разве служба настоящей богине не гарантировала невероятных чудес?! Ради чего Беата похоронила свою спокойную жизнь и застряла в этом дурацком культе?! Да она уедет сегодня же вечером, уберется на другой континент, и пусть кто-нибудь другой сражается с ковеном Тринадцати и собирает на себя их порчи! И пусть попробуют ее вернуть!

Калунна закатила глаза, а потом сгребла Беату в охапку и усадила на руки. Та начала молча рваться прочь, впрочем, совершенно безуспешно.

— Ты бы видела себя со стороны: разобиделась, шипишь как кошка, только что не вопишь от возмущения. Сбежать она решила от меня. С моих земель, при том, что я читаю твои мысли и смотрю твоими глазами. Гениальный план. Ты хоть понимаешь, что где бы ты ни умерла, твоя душа тут же вернется ко мне? А я вновь сделаю тебя своей главной жрицей.

— Почему это все время должна быть я?!

— Потому что я так хочу, — Калунна разгуливала по вересковым пустошам, не спуская брыкающуюся Беату с рук, — прекращай вести себя, как капризный ребенок, Ата.

— Вот Ату и воскрешай! Я — Беата! Почему я должна за нее отдуваться?! Не хочу! Это она тебе душу продала, а не я!

Но тут она вспомнила, что поклялась служить Калунне вечно, и прикусила язык. Они с Атой совершили одну и ту же ошибку. Но Ате почему-то позволили умереть насовсем, а Беату грозились воскресить и вновь заставить служить.

Но почему? Ведь должно быть наоборот, раз вересковая богиня постоянно звала ее Атой. Любимицей богини была именно Ата, Беата же просто унаследовала ее душу.

Почему сейчас на руках богини сидела не та, кто ей нужна?

Калунна фыркнула.

— А кецали-то — любовники Аты, а не твои. Но их ты с удовольствием прибрала к рукам. И «чужие» заклинания у Эйне выманиваешь, а он отдает их тебе, уверенный, что ты имеешь на них право. Посмертную росу в подарок от Гиля принимаешь и флиртуешь с ним. Тут, значит, хотим быть Атой, а вот тут — уже не хотим. Определись наконец. И хватит этих безумных мыслей. Ты — Ата, а Ата — это ты. Что непонятного в этом простом факте?

Беата немного успокоилась.

— Я была бы Атой, если бы ты воскресила Ату. Но я-то не Ата! У меня нет ее памяти, ее характера, ее целей и желаний. Она правила целой империей, была сильной, могущественной и умной ведьмой. Смогла бы легко избавиться от всех врагов и убедить людей верить в тебя. У нее был колоссальный жизненный опыт, и ей ничего не стоило повторить то, что она однажды уже сделала: захватить для тебя этот континент.

— Я рада, что ты это признаешь, — Калунна одобрительно улыбнулась, — ты любишь покапризничать, но так-то мы обе знаем,