– лебеди в «Лебедином озере» и тени в «Баядерке». А потом случился казус. В «Баядерке» она числилась в резерве «Танца с попугаями» – это тот, в котором артистки кордебалета выходят на сцену с бутафорскими птицами на плечах, и ее буквально вытолкнули на сцену без репетиции, когда нужна была замена. Переполненная волнением, она смотрела на других, пытаясь повторить движения. И вдруг ее попугай предательски повис на запястье головой вниз. В зале раздался смех… После спектакля, трясясь от страха, Макарова поднялась в кабинет художественного руководителя – Юрия Григоровича – и пообещала ему, что такого больше не повторится, «приручит» она птицу. Григорович выдержал паузу, а потом сказал, что с завтрашнего дня она начнет готовить Одетту-Одиллию. В кордебалет ее больше не ставили.

Но до выхода в «Лебедином озере» было еще далеко. Сначала Макарова исполнила «Шопениану», станцевала «Жизель» со своим одноклассником Никитой Долгушиным и уже тогда заявила о себе как о балерине, готовой открыть дверь в новую эстетику балетного спектакля. Она была другая, непохожая ни на кого – ломкая, тонкая… Вера Красовская назвала Жизель Макаровой «диковатым подростком совсем не из сельской идиллии», а скорее современной девчонкой из большого города. Во втором акте душа Жизели, танцуя, наслаждается собственной прелестью, которую не оценили в реальном мире. И Макарова на сцене действительно наслаждалась – своим легким танцем, своим собственным совершенством. Выбираясь из своей могилы, Жизель Макаровой делала свои первые шаги с нарочитой выворотностью, и уже только в этом была удивительная магия. С участием Натальи Макаровой на пленку записано много спектаклей, и стоит пересматривать эти балеты, чтобы прикоснуться к ее искусству. А что касается легкости, она будет сопутствовать ей во всем ее творчестве.

Все, что ей давали танцевать в Кировском театре, Макарова танцевала по-своему. Это не всем нравилось, с этим не хотели мириться. Но она всегда говорила: «Я могу танцевать только так и не умею по-другому. Я не могу танцевать, как все, у меня не получается. Я могу танцевать только так, как я это чувствую». Макарова была непокорной, никто не знал (даже подчас и она сама), что эта бунтарка выкинет на спектакле. К балетному спектаклю серьезно готовятся, выверяя каждый шаг, но с Макаровой на сцене происходили странные вещи: она могла упасть, могла не заметить суфлерскую будку или в порыве танца могла наступить партнеру на ногу. Однажды, когда Наташа танцевала Царь-Девицу в старом варианте «Конька-Горбунка» (очень сложный и выматывающий спектакль для неопытной балерины), перед последней вариацией она вцепилась в кулису: «Я не пойду! Вы что, смерти моей хотите?!» Ее буквально оторвали от кулисы и вытолкнули на сцену.

Ее репетиторами в театре стали Наталия Михайловна Дудинская и Татьяна Вечеслова. Дудинская была невероятно техничной балериной и, отрабатывая технику, безжалостно гоняла Макарову на репетициях. Иногда кричала: «Без остановки! Продолжай! Быстрей! Темп, Наташа, темп!» – и только когда обе были в поту, отпускала девушку из зала. А Вечеслова работала с Натальей над актерской линией, но так как Макарова на все имела свое мнение, их репетиции часто превращались в поединок.

Вскоре стало понятно, что у Макаровой проблемы с репертуаром: партии, которые ей предлагали, не приносили ей радости. Она старалась не попадать в «советские балеты», а «Бахчисарайский фонтан» в постановке Ростислава Захарова или «Ромео и Джульетта» Леонида Лавровского были для нее спектаклями, гениально станцованными Улановой. «Ну что я могу еще привнести в них?» – говорила Наташа. Она чувствовала, что хореография мэтров, Захарова и Лавровского, для нее – как платье с чужого плеча. Ей хотелось станцевать страсть, кипение жизни, нечто совершенно новое. Ей предложили участие в «Золушке» Константина Сергеева. Но она танцевала не Золушку, а Кривляку (Золушкину сестру) – комедийную, яркую, забавную. Технически партия была очень сложная, но роль получилась блистательная. Вера Красовская в рецензии на ее дебют написала: «Кривляка Макаровой, если снять с нее парик и фижмы, могла бы кататься на собственной яхте или в ожидании самолета потягивать коктейль в баре аэропорта. В кисти руки – невидимая сигарета, в глазах – нахальный прищур». Удивительно, но критик будто напророчила ее будущее.

Наконец, Макарова подготовила «Лебединое озеро». Этот спектакль – особый для каждой балерины, а для молодой солистки тем более. Для Макаровой это было трудное время. В своих воспоминаниях она признавалась: «При мысли об Одиллии я просто холодела из-за изъянов моего скороспелого школьного обучения, да и ноги были слишком мягкие – они вязли в череде техники. В Одетте я полагалась на свой лиризм, но руки жили собственной жизнью. Я боялась пируэтов, от страха поднимала плечи, горбилась. Ни одного “Лебединого” в России удачно я не станцевала». Это слова балерины, которая будет считаться одной из лучших исполнителец партии Одетты-Одиллии в «Лебедином озере». Видимо, раскрепоститься на сцене Кировского театра ей мешал какой-то психологический барьер. Во время первого спектакля случился конфуз: камнем преткновения стали тридцать два фуэте. Макарова вспоминала: «Я закончила их в задней кулисе. После первых десяти тактов меня уже никто на сцене не видел, все двигаются вперед, а я – назад». Потом ее часто ставили в афишу, но сама она считала, что в Ленинграде ее время для «Лебединого озера» еще не пришло.

Однажды худрук балетной труппы Константин Михайлович Сергеев сказал ей: «Ну, Наташа, ты настоящая декадентка». Он имел в виду особые позы балерины, ее неповторимые изгибы. Очень скоро это «декадентство» стало ее отличительным знаком. Сказывались и природные данные, и то, что в детстве, занимаясь гимнастикой, она развила в себе гибкость. Танцевать ей было легко, но танцевала она по-своему. Сама она говорила, что, когда исполняла роль Одетты («Белый акт»), в знаменитом адажио «втанцовывала» движения в музыку, вводя себя в некий транс. На упреки, что она делает что-то не по канонам, Макарова отвечала: «Мне так удобно, а как надо, неудобно. Я танцую по-другому, танцую – как чувствую, иначе я не получаю удовольствие от своего танца».

Найти себя в труппе Кировского ей было непросто. Еще танцевали Дудинская и Шелест, в театр пришли последние «вагановки» – Кургапкина, Моисеева, Осипенко, Колпакова, танцевали Калерия Федичева, Инна Зубковская, вместе с Макаровой дебютировала Алла Сизова. Из мужчин – Долгушин, Соловьёв, набирал силу Рудольф Нуриев, и уже появился совсем юный Миша Барышников. Но Макарова не затерялась в этой звездной плеяде. Кстати, такой же звездный подъем был в те годы и в Большом театре. На сцене появились танцовщики-личности, это был самый интересный период в искусстве советского балета.

У Макаровой появились свои поклонники, она была интересна публике. Зачастую