Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Эти материалы подписаны иначе, чем отчеты из медвытрезвителя. Тут после своего имени он указывает: мастер производственного обучения. Последнему несмышленышу понятно, что автор этих звонких строк тоже всегда в окружении ребят, он тоже прошел жизненную школу, у него тоже крепкая семья и доблестная трудовая биография.
Не так он прост, этот общественный корреспондент газеты «Знамя шахтера». Образование даст себя знать. Образование и еще пылкие мечты занять когда-нибудь высокий пост в большом партийном здании.
Потом он отрешится от всего этого. Проклянет партию и бредни насчет светлого коммунистического будущего. Отряхнет прах старого большевистского мира со своих натруженных ног борца за справедливость.
«Они» будут во всем виноваты — те люди, которые сделали его таким. «Они» его обманули, предали, напичкали ложными идеями и оставили врагам на поругание. Он стал бы совсем другим, если бы не «они».
На самом деле «они» своим примером и жизненным опытом учили только одному: не брать на себя ответственность. И тут он оказался прилежным учеником.
А чему он так и не выучился — это журналистскому мастерству. Не добился в газетном мире известности. То ли таланта не хватило, то ли учителя оказались скверные.
Та известность, которую он получил, — да пропади она пропадом! Лучше бы он стал главным партийным обозревателем.
На худой конец даже генеральным секретарем.
Несколько остыв за чтением верноподданнических газетных статеек, вернемся к делам криминальным.
В конце 1978 года заканчивается розовый период преступной жизни Андрея Чикатило. Начинается ярко-красный.
Из записок доктора Дмитрия Вельтищева:
«С 1978 года у Ч. после усиленного переживания оргазма при виде крови жертвы возникает влечение к особо жестоким проявлениям садизма. Прежние сексуальные перверсии (фроттаж, педофилия, мастурбация) не доставляли подобного удовлетворения. Извращенное сексуальное влечение сочеталось с аффективными (эмоциональными) колебаниями — подавленностью, погруженностью в переживания, связанные с неудовлетворенным влечением, и душевным подъемом, приятным чувством усталости после содеянного. Таким образом, на этом этапе формировались выраженные нарушения сексуального влечения — извращенность, потеря контроля и критического отношения к себе — на фоне нарастания эмоциональной холодности и диссоциации. Сексуальные перверсии (садизм, педофилия) совершались с особой жестокостью, с проявлениями вампиризма, каннибализма и некрофилии. Следует отметить стереотипный характер совершенных преступлений — особый отбор жертв, повторяемость в последовательности действий (удары ножом, выкалывание глаз и т. п.). Наряду с этим сохранялись признаки извращенной шизоидной сенситивности (ранимости) — непереносимость взгляда жертвы.
Нарастающая социальная дезадаптация при этом не была связана с характерными для таких перверсий агрессивностью и возбудимостью. Она проявлялась скорее в нарастании аутизма, шизоидности, сутяжного поведения…»
Эта оценка нашего эксперта носит достаточно специальный характер; она понадобилась нам как отправная точка для анализа преступной биографии. Есть и другие психиатрические сюжеты: официальное заключение Института имени Сербского, не раз оспоренное на суде адвокатом Маратом Хабибулиным, особое мнение о преступнике ростовского психиатра Александра Бухановского. Но об этом — впереди, а пока вернемся в семьдесят девятый, к самому началу кровавой тропы.
Лены Закотновой уже нет в живых. Андрея Романовича потаскали в милицию и отпустили.
«Я отрицал свое участие в этом преступлении, — сказал он на следствии, — и мне поверили».
Пусть так. Что с ним происходило дальше?
На какое-то время он исчезает из поля зрения следственных органов. Доподлинно известно, что Чикатило работает в том же профтехучилище мастером производственного обучения, живет по-прежнему в Шахтах, в том же общежитии на улице 50 лет ВЛКСМ — еще одно изящное название. И по-прежнему остается владельцем мазанки по Межевому переулку.
Нетрудно догадаться, почему о нем ничего не слышно. Он, вероятно, просто боится. Не высовывается. Ведет себя тише воды ниже травы. Даже свои служебные обязанности выполняет более или менее сносно, не вызывая нареканий начальства, что ему не очень свойственно. Он отчетливо понимает: в любую минуту его могут вызвать на допрос, откуда путь его не домой, а в камеру.
И тут по маленькому городу проходит слух, что убийца девочки арестован. Какой-то Кравченко, рецидивист, живет в Межевом переулке.
Андрей Романович может облегченно вздохнуть: пронесло. И, не в силах сдержать себя, опять ударяется в шалости, свойственные, скорее, розовому его периоду.
Три шестилетние девчушки — Лена, Ксюша и Ирина — заходят в комнату общежития, где в этот момент Андрей Романович пребывает в одиночестве. Надо же случиться такому везению! Чего хотят юные особы? Им, видите ли, нужны старые газеты, чтобы разжечь во дворе костерок.
Любой благоразумный взрослый человек стал бы отговаривать малолетних детей от такого опасного занятия. Но Андрей Романович к детям исключительно добр. Он ни в чем не может им отказать. Он по очереди берет девочек на руки и ласково приговаривает:
«Сейчас, сейчас… Где тут у нас газетки? Сейчас найдем газетки…»
А сам оглаживает, ощупывает… В свойственной ему манере он описывает эту историю в таких словах:
«Это был летний период времени, все они были в коротких платьицах, плавках, и у меня это вызвало какой-то сексуальный интерес… Поддаваясь этому интересу, шлепал их по ягодицам, залазил рукой под трусики…»
Любовь к детям отчего-то сконцентрировалась в области трусиков.
О конкретном интересе к трем маленьким девочкам стало известно их родителям, но дальше соседского выяснения отношений дело не пошло. В чем причина — в безразличии, в непонимании, что есть шалость, а что порок? В дремучем невежестве, безразличии к собственным детям? В самой обычной затюканности, замордованности? В стойком неверии в правопорядок и правосудие? Праздные вопросы. И в том, и в другом, и в третьем. А могли за милую душу посадить. Не отвертелся бы.
Это был, насколько нам известно, последний отголосок розового периода. Больше он не приставал к детям. А если приставал, то не оставлял в живых.
Совсем другой подход.
Один раз он уже убил. До следующего убийства осталось два с половиной года. Потом он станет убивать чаще.
Но и тогда время от времени будут возникать паузы. И все они получат объяснение. Чем вызвана эта, первая?
Допустим, сначала он боялся ареста. Но после того как посадили Кравченко, страх постепенно отпустил. И он нашел себе очередное утешение. Бесхитростное. Почти легальное.
