И тогда я закрыл глаза, представив, как открываю дверь в мир, где все страшное, смертоносное, что есть в нашей вселенной, представляет собой лишь серый туман, не способный причинить вред существу из иномирья. Я знал, что этот переход выпьет из меня последние силы, но у меня просто не было иного выбора.

Я почувствовал, с каким трудом открывается невидимая дверь: похоже, этот путь лишь для сильных воинов, а не тех, кто до предела истощен и физически, и морально. Но мне все-таки удалось протиснуться в приоткрывшуюся щель между мирами – и я сразу же побежал вперед, прекрасно понимая, что у меня есть лишь несколько секунд до того, как мир ками выпьет из меня последние силы…

Я бежал мимо старинных доспехов, выставленных вдоль стен, и краем глаза видел, что это уже не просто доспехи, а призрачные древние воины, облаченные в них. Они сидели и наблюдали за мной. Большинство неодобрительно: белый гайдзин – это всегда плохо. Но некоторые – с интересом. Ну да, вероятно, далеко не каждый день в их мир приходят живые люди. Я прямо-таки ощущал их эмоции, словно древние воины пытались заговорить со мной…

Однако сейчас мне точно не до бесед, которые и вправду могли стать очень интересными. Сейчас у меня впереди была цель, и я был не уверен, что смогу преодолеть ее. Все-таки стальная, богато украшенная перегородка – это не относительно тонкие двери из пуленепробиваемого стекла.

Впрочем, сомнения – плохое средство для достижения цели, потому я просто с разгону вломился в разукрашенную сталь, продрался сквозь нее, чувствуя, как от неимоверного напряжения стремительно истощаются мои оставшиеся силы и, оказавшись в кабинете, понял, что мир ками только что вытолкнул меня из себя, почему-то не поглотив, не уничтожив существо, полностью ослабленное и опустошенное этим коротким путешествием…

Я стоял в окружении роскошных предметов, древних и прекрасных, точно давно ушедшие эпохи, об истинном величии которых могут лишь догадываться историки. Стоял и смотрел на спину человека, стоявшего у окна и вглядывающегося в серую пелену наступающей ночи. Мне показалось, что он не услышал, как я появился в кабинете из ниоткуда.

Но это было не так.

– Ты все-таки сделал это, белый гайдзин, – медленно проговорил кумитё клана Ямагути-гуми. – Совершил невозможное. Прошел через Зону Фукусимы, убил Троих, а после вернулся и проник в это здание, пройдя коридорами мира ками, что доступны далеко не всем синоби стихии Пустоты. Потом ты убил лучшее мое творение, идеального воина-куноити, которую я тренировал лично и равного которой не знала вселенная, – и вот ты здесь. Я был уверен, что ты погибнешь, едва миновав кордон, а твой друг дойдет до Нового Пинфана, где и останется, послужив материалом для создания идеальных воинов. Однако я ошибся.

Он повернулся и взглянул мне в глаза. А потом перевел взгляд на «Бритву», зажатую у меня в руке.

– А сейчас ты пришел забрать мою жизнь, – совершенно спокойно произнес кумитё.

– Не жизнь, – покачал я головой. – Это было бы слишком легкой расплатой за то, что ты сделал.

Кумитё кивнул.

– Как же я сразу не догадался… Меч ками, верно? Оружие, выкованное мастером Сигэтаки из Эдо, которое умеет менять форму и собирает ками тех, кого убило. Понятно. Ты хочешь сказать, что мне не видать страны Токоё и что ты обрекаешь меня на вечный плен в этом проклятом мече?

Я молчал, чувствуя, как у меня все сильнее дрожат колени. Последний переход через мир ками стоил мне слишком дорого, и я не был уверен, что у меня хватит сил сделать хотя бы один шаг: я лишь благодаря колоссальному усилию воли еще держался на ногах…

Кумитё сделал шаг к большому резному столу, выдвинул ящик, достал пистолет.

– Но я вижу, что переход выпил из тебя все силы, – задумчиво произнес он. – Даже не знаю. Может, если я убью тебя сейчас, суд якудза не сочтет, что я потерял лицо?

Он неторопливо поднял пистолет, направив его мне в лоб, но тут его взгляд упал на экран раскрытого ноутбука, стоявшего на столе. По невозмутимому лицу главы клана Ямагути-гуми пробежала тень.

– А я так надеялся, что этого не случится, – произнес он, опуская оружие. – Организация полностью захватила Новый Пинфан и уничтожает лаборатории вместе с производственными цехами. Годы работы – впустую. Миллиарды иен, вложенные в проект «Семьсот тридцать один», пропали. Такое суд якудза точно мне не простит.

Он бросил пистолет обратно в ящик, после чего достал оттуда, как мне показалось, слегка изогнутую недлинную палку, выкрашенную в снежно-белый цвет.

– Я обещал своему клану, что он станет править миром, и я нарушил это обещание, потеряв лицо, – произнес кумитё, подойдя ко мне. – Но все же я думаю, что не заслужил позорной казни через медленную варку в кипятке. Скажи, ты сможешь помочь мне так же, как помог своему другу?

Я не совсем понял, о чем он говорит, в том числе и потому, что внезапно почувствовал, как в мою ладонь впились тысячи игл – и тут же по телу разлилась огненная волна, словно по нему мини-Выброс прошелся. Моя «Бритва», а может, меч Виктора сейчас поделились со мной энергией, чтоб я окончательно не скопытился от переутомления. Своевременная помощь, а то я и правда был на грани потери сознания…

А кумитё тем временем опустился на колени, сложил ноги в позу лотоса и развел руки в разные стороны, в результате чего в правой руке у него оказался короткий нож, а в левой ножны.

Ясно… Белая палка оказалась кусунгобу – ножом, который в средневековой Японии использовался для одного-единственного ритуала.

Но в данном случае оказалось, что не единственного.

– Надеюсь, что ты сделаешь то, за чем пришел, – проговорил кумитё, причем в его голосе мне почудилась надежда. Потом он поднял правую руку с ножом, сделал длинный надрез на лбу по границе роста волос, засунул пальцы левой руки в рану и принялся резать ниже, оттягивая вниз кожу со лба.

Выглядело это одновременно ужасно – и завораживающе. Человек абсолютно спокойно одним пластом срезал себе кожу с лица. Веки отреза́ть не понадобилось, отвалились сами. Как и губы. Рывок – и лицо, словно окровавленная тряпка, оказалось в руке кумитё, который отбросил его от себя, будто дохлую крысу. Вот уж не думал, что восточный термин «потерять лицо» может быть исполнен столь буквально.

А потом кумитё откинул полу кимоно, обнажив живот, взялся за скользкий от крови нож обеими руками, вонзил его в левый бок и потащил к правому.

Я невольно сжал зубы… Представляю, насколько ему было сейчас