и сразу после того, как я отправил заказ на френологические работы стоимостью в несколько сотен долларов, в мой офис вошел разносчик писем и вручил мне большой квадратный конверт кремового цвета. Я небрежно вскрыл его, вынул конверт из внутреннего конверта и склонился над двумя красиво выгравированными карточками, которые упали на стол. Они носили имена преподобного Александра Мэка и мисс Этель Плимптон.

Свадьба была строго частным делом и, возможно, самой замечательной вещью, связанной с ней, был тот факт, что потенциальному уничтожителю Купидона было разрешено поцеловать невесту.

1896 год

РАДИ СЛАВЫ, ДЕНЕГ ИЛИ ЛЮБВИ?

Родригес Оттоленги

Я был в высшей степени счастлив. Я использую превосходную степень, потому что, по правде говоря, я никогда раньше не был так счастлив. Причиной этого экстатического состояния был самый обычный факт, что я попросил Беатрис Ван Олден стать моей женой, и она согласилась. Я не знаю, что чувствовали другие люди в подобных обстоятельствах, но могу заверить вас, что я считал себя существом высшего сорта. Я держался очень прямо, когда шел по Бродвею по пути в свой офис. Возможно, можно было бы даже сказать, что я важничал. Я точно не знаю. Я полагаю, что я нечаянно наткнулся на нескольких человек. У меня есть смутное представление о том, что я извинялся больше одного раза. Во всяком случае, я уверен, что в сложившихся обстоятельствах меня можно было простить. Мужчина испытывает такие ощущения, какие я испытывал только раз в жизни. Это была моя очередь испытывать счастье, так сказать. Я помню, что в то утро я шел пешком, потому что чувствовал себя обязанным сделать это. Я начал в конном вагоне, но отказался от душного транспортного средства после одного квартала. Я не мог вынести заточения в такое время. Вы видите, как я был счастлив. И все же, когда я сейчас оглядываюсь назад на тот момент и критически оцениваю свою ситуацию, я вижу, что если бы я был в здравом уме, я, должно быть, понял бы, что на самом деле оказался в серьезном и затруднительном положении. Я попросил Беатрис выйти за меня замуж, и она согласилась в изящной маленькой записке, которой приветствовала меня за завтраком. С моей стороны было самой безрассудной самонадеянностью сделать ей предложение по той причине, что мне часто было трудно оплачивать свои собственные счета. Как же тогда я смог бы покрыть даже расходы на питание и одежду красивой женщины, привыкшей к благам жизни, не говоря уже о том, чтобы предусмотреть возможности будущего?

Я знал Беатрис всего несколько месяцев, но для меня это была любовь с первого взгляда. Я посвятил все свое свободное время и большую часть своих денег удовлетворению ее маленьких желаний. Я уделял ей заметное внимание и вскоре убедился, что она не осталась равнодушной к моему ухаживанию. Благоразумие нашептывало мне подождать, пока я не построю свою голубятню, прежде чем ловить свою голубку, но любовь кричала мне в уши день и ночь: "Возьми ее сейчас, или ты ее потеряешь". Это казалось вполне возможным, поскольку она постоянно была окружена кругом восхищенных мужчин, где бы она ни появлялась. Мое окончательное предложение было сделано накануне вечером из-за приступа ревности, охватившего меня во время посещения оперы. Я купил ложу, пожертвовав немалыми денежными средствами, и она и ее мать сопровождали меня. К моему большому отвращению, несколько мужчин зашли в гости и остались поболтать. Один человек, который выдавал себя в обществе за немецкого графа, особенно раздражал меня. Он монополизировал Беатрис, как будто она была его личной собственностью. Хуже того, она, казалось, вполне желала, чтобы он это сделал. Теперь я думаю, что это была всего лишь женская уловка, чтобы заставить меня встревожиться и таким образом ускорить решение. По крайней мере, это привело к такому результату, потому что я вышел из ложи, достал письменные принадлежности и написал официальное предложение руки и сердца, которое сунул ей в руку на прощание. Результатом стала вышеупомянутая записка о согласии и этим утром я уже достиг того уровня, когда я жаждал доверительной беседы.

Именно в таком расположении духа я вошел в здание, где занимал анфиладу из двух небольших комнат, на двери которой значилось мое имя с привлекательной надписью "Адвокат" внизу. Стоя в ожидании лифта, я машинально пробежал глазами по списку имен других арендаторов. Внезапно мое внимание привлекло одно, которое показалось мне довольно знакомым – Эндрю Мэннинг. Я знал человека с таким именем в колледже, где мы были близкими друзьями. Однако после окончания школы я поступил на юридический факультет, в то время как он уехал за границу, и с тех пор я его никогда не видел. По дороге наверх я поговорил с лифтером, и мое любопытство разгорелось. Из его рассказа выходило, что этот Эндрю Мэннинг не только имел в здании свои деловые офисы, но и снял здесь большой люкс, где жил по-холостяцки. Я сразу же отправился в его комнаты. Дверь кабинета была по-прежнему заперта, но после звонка в соседнюю дверь меня встретил слуга, который в ответ на мои расспросы сказал, что мистер Мэннинг вышел позавтракать, но скоро вернется. Выразив желание подождать, я был препровожден в действительно уютную гостиную, которая поначалу произвела на меня впечатление самой роскошной и удобной маленькой квартиры, в которую я когда-либо входил. В следующий момент я испытал ощущение странности в моем окружении, причину которой я затруднялся назвать, поскольку все казалось настолько полностью соответствующим всему остальному, что не было никакого несоответствия. И все же в этом была какая-то необычность, которая поражала чувства. Наконец я обнаружил первопричину. Стены, потолок и ковер были черными. Последний, при ближайшем рассмотрении, как я обнаружил, был не сплошным черным, как казалось, а черным фоном, в который были вплетены темно-синие фигуры. Эффект был очень интересным. Стены были оклеены черной как смоль картонной бумагой, но через определенные промежутки это подчеркивалось маленькими лилиями из полированной синей стали. Потолок был покрыт такой же бумагой, усеянной серебряными звездами, расположенными точно так же, как созвездия на небесах. В одном углу был полумесяц, который можно было подсвечивать электричеством, чтобы освещать комнату ночью. Некоторые из планет также можно было бы использовать в качестве электрических ламп. Мрачность, которая обычно царила бы в такой комнате, была полностью нивелирована обстановкой. Богатые дагестанские ковры и тяжелые шелковые восточные портьеры теплых тонов частично скрашивали преобладающий мрак, в то время как стены были настолько увешаны картинами в