А помнишь, как близ Альбукерке накал страстей достиг наивысшей точки? Мико и мне поручено было вместе с Эбом отвезти в город его полевую кухню, и мы там оказались только втроем. Место было довольно-таки странное. Пока Эб улаживал дела с маркитантом, Мико обратил мое внимание на то, как интересно расположены дома в городе – они были как бы поставлены на ступеньки друг над другом и соединены изогнутыми хитроумными лестницами. Это неожиданно вызвало у Мико небывалый восторг; я и не думал, что он способен так радоваться.

– Вот! – воскликнул он. – Это уже гораздо больше похоже на настоящий большой город, Мисафир! – И он стал носиться вверх-вниз по этим террасам, и я за ним следом, но оказалось, что двери этих странных домов ведут в абсолютно пустые, нежилые комнаты. Иногда, правда, нас приветствовал там какой-нибудь забытый одинокий горшок, но очаг, даже если в нем еще оставалась зола, был холодным. Каждый раз, как Мико врывался в очередной пустой дом, сердце мое, испытывая тревогу, начинало громко стучать, ибо я чувствовал, что по ту сторону двери нас вполне может поджидать душа кого-то из мертвых. Но, как ни странно, мертвые нам не встречались. Наверное, всех мертвых, принадлежавших этому народу, похоронили правильно, любящими руками; а может, мертвые просто давным-давно ушли отсюда и находятся где-то очень далеко.

Стало уже совсем темно, когда мы отыскали в путанице этих строений обратный путь к дому маркитанта. И тут нас поджидало очередное огорчение: Шоу и трое его приятелей отправились в местную пивную на наших верблюдах – на тебе, Берк, и на Салехе. Девицы в салуне так и высыпали на балкон, пища, как цыплята в корзине, и радостно их приветствуя. Я даже опасался, что балкон не выдержит и рухнет под их немалым весом.

Как потом объяснял начальству Мико, мы лишь последовали за Шоу и его дружками, чтобы «хорошенько им объяснить, что не полагается чужих верблюдов без спроса брать».

– Действуйте ладонью, сэр, ладонью, – тихо советовал Мико, подойдя к Шоу, но при этом так сжал кулаки, что у него даже косточки пальцев побелели. – Они терпеть не могут, когда их бьют.

Шоу был фунтов на двадцать тяжелее самого крупного человека в отряде и, пожалуй, лет на двадцать старше, но ему тем не менее даже спиртного не требовалось, чтобы перейти от разговора на повышенных тонах к драке. В данном случае все произошло за две секунды. А где-то между пришпиливанием Мико к столу и обмакиванием усов в стакан с виски взгляд Шоу вдруг стал таким, какой бывает у бешеной собаки, когда она и сама не знает, что сделает в следующее мгновение. Казалось, он в равной степени способен либо вновь поставить своего обидчика на ноги, отряхнуть его одежду и рассмеяться, либо убить его на месте. Мне потом говорили, что я, не помня себя, заорал: «Да ладно тебе, Шоу! Хватит, черт побери!» Но от этого стало только хуже. Не ослабляя хватки и продолжая удерживать Мико, Джеральд Шоу повернулся и запустил в меня стаканом, который вдребезги разнес зеркальную стену бара. Это послужило сигналом для собравшейся там пьяной компании. Парни, словно почувствовав свободу, принялись хватать друг друга за грудки и размахивать кулаками. Кто-то чуть не удушил меня, зажав мне шею согнутой в локте рукой, а потом швырнул на пол, где я «встретился» с чьим-то сапогом и ножкой стола, а потом, с трудом поднявшись на четвереньки, увидел, как Мико с пронзительным криком прыгнул в кучу солдат в противоположном конце салуна.

Хозяин заведения сперва бегал вокруг них, потом вытащил из-под стойки револьвер и выстрелил в потолок, проделав в нем изрядную дыру.

– Я вас предупреждал! – проревел он, воспользовавшись мгновенно возникшей тишиной. – Немедленно оставьте девчонок в покое и выметайтесь отсюда к чертовой матери!

Стрельба и грозный вопль хозяина возымели действие: послышалось дружное шарканье ног, направлявшихся к дверям, что почти всегда предшествовало воцарению закона. Из-под пианино донеслись стоны, и каблуки сапог еще более решительно застучали в сторону выхода. Отталкивая конечности лежащих на полу людей и отшвыривая ножки от стульев, выломанные в процессе схватки, из-под тел выбрался вполне живой Мико. Из одежды у него торчали осколки стекла, которые он аккуратно вытаскивал. Вот уж никогда не думал, что он может оказаться таким героем!

Впрочем, когда Нед Бил об этом услышал, он всем нам, пятерым, показал, где раки зимуют.

– Я считал, что вы, турки, люди слишком воспитанные и преданные Богу, чтобы участвовать в таких безобразных драках, – презрительно заметил он и покачал головой: – Увы, я ошибся: вы, я вижу, еще хуже, чем мои ребята.

* * *

После этого случая Джордж придумал, как нам обгонять тех, кто шел впереди каравана, прокладывая путь, и обязал всех остальных из нашей компании подчиняться его требованию сниматься с места еще до рассвета, заранее подготовив и собрав все свое имущество. Понятия не имею, почему это имело для него такое значение, но догадываюсь, что свои расчеты он строил на простой арифметике. Оказавшись в седле, Джордж уезжал на полмили вперед и все время подбадривал и подгонял нас, подчеркивая даже самые слабые наши успехи.

– Ты видишь, Мисафир? – мог сказать он, обнимая меня за плечи. – Вон тот парень, например, еще только свой спальный мешок укладывает. А вчера, когда мы только начали палатки ставить, он уже спал. И что это значит? А то, что мы уже десять, а то и пятнадцать минут выиграли! Тебе не кажется?

Мне-то казалось, что любой выигрыш во времени все равно будет сведен на нет, потому что всем придется ждать, когда притащится полевая кухня Эба, наш, так сказать, камбуз. А его кухня, по крайней мере, раз в день застревала на ухабистой дороге, и без твоей помощи, Берк, вытащить его из очередной ямы было невозможно.

В итоге Джордж все-таки понял, что в моих словах есть доля истины, и обратился к Эбу:

– Неужели ты не можешь ехать хоть немного быстрее?

– Все дело в этой проклятой мельнице, – отвечал повар. – Тяжеленная, сотни три фунтов, вот оси и ломаются, хотя мы этой мельницей почти не пользуемся.

Уяснив, что источник нашего постоянного отставания кроется в Маленьком Великане, Джордж отправился к нашему командиру, однако Неду Билу эта мельничка, как оказалось, почему-то очень дорога, он даже по имени к ней обращался. Все это, разумеется, затрудняло воплощение в жизнь намерения Джорджа непременно от мельницы избавиться. С другой стороны, был получен приказ к началу октября добраться до Форта Техон, и Бил, измученный пророчествами Джорджа насчет того, что «очень скоро» на нас обрушатся крайне неприятные зимние дожди, внезапно потребовал прибавить ходу и даже выразил желание оставить мельницу на одной из стоянок, спрятав среди застывших потеков лавы – пусть она впоследствии вызывает удивление у индейцев или у проходящих по этой пустынной местности караванов переселенцев.

– А знаете, я однажды вот в такой же пустыне на печатный станок наткнулся, – с мечтательным видом сообщил нам Бил.

– И вы ему тоже какое-то имя дали? – тут же спросил Джордж.

Однако Эб, несмотря на несколько невнятный приказ лейтенанта, все никак не мог себя заставить расстаться с «проклятой мельницей».