— Володя, не смей, она Голицына! — повышает голос кузина: — не вздумай!

— Конечно, — отвечаю я, глядя прямо в смеющиеся глаза юной княжны Голицыной, наследницы великого рода, наклоняюсь вперед и целую ее прямо в пухлые, чуть приоткрытые губы. На какое-то мгновение я теряюсь в свежести этого поцелуя, в мягкости ее губ и языка, теряюсь и пасусь среди лилий… наконец мы отрываемся друг от друга. Я вижу, что несмотря на всю свою браваду про обучение в Европе и «свободные отношения» — Вериока покраснела. Чуть-чуть, но все же. Мы смотрим друг на друга и она — отводит глаза.

— Володя! Ты что творишь⁈

— Гуль, погоди. — поднимает руку Голицына: — я сама напросилась. Не думала, что он, что ты… это моя вина. Извини.

— Не за что извинятся. Мне было очень приятно. — отвечаю я, все еще чувствуя свежесть юной княжны у себя на кончике языка: — ты была великолепна.

— Володя, это Голицына. — напоминает мне Ай Гуль: — ты чего?

— Все нормально, — говорит Вериока: — вот и повод перейти на «ты», верно? Я не планировала такого и так быстро, но мне бы хотелось сблизиться с вами.

— О, в таком случае у тебя это получилось, — скрещивает руки на груди Ай Гуль: — чему вас только в вашей Европе учат?

— Чему учат? А вот чему — тому, что в условиях грызни между магами в высшем обществе — неминуемо падает общий уровень подготовки магов, боевой потенциал, возможности закрытия Прорывов. А также тому, что в Империи самый высокий уровень незакрытых, а запечатанных Прорывов, многие из которых стоят годами. И что при таких раскладах рано или поздно произойдет именно Переход Легиона на территорию Империи. — говорит Вериока и вытирает рот салфеткой. Я искренне надеюсь, что это не из-за того, что я ей противен.

— К чему это ты?

— К тому, что старики между собой уже не договорятся. К тому, что пришла пора заключать новые союзы, не между родами, но между людьми. Какая разница, кто из какого рода — главное, что мы все в одной лодке, мы все хотим процветания своей страны и счастья людям, населяющим ее. В конце концов мы все хотим жить. А жить в условиях, когда старики диктуют нам правила и в любой момент могут запереть нас в крепость или чего похуже — это не жизнь.

— Это ты про Волконскую сейчас? — спрашивает Ай Гуль: — жалко ее, но она и вправду контролировать себя не может. И опасна для окружающих.

— В том числе и про Волконскую. Но вообще — про нас всех. Я хочу создать союз талантливой магической молодежи, которая устала жить по старым правилам. Которые бы не следовали старой кровной вражде между родами, а могли объединиться, несмотря на это. Отбросить прах вековых обид, которые передаются из поколения в поколение. Перестать искать ссоры на пустом месте. В том числе и поэтому я пригласила тебя на ужин, Гуля. Потому что я тебя терпеть не могу, но я готова перешагнуть через старые обиды — как родовые, так и личные. Ради будущего нашей страны. — Вериока Голицына встает и протягивает руку: — ради счастья людей. Предлагаю тебе свою дружбу.

— Ты чертова идеалистка. — ворчит Ай Гуль: — какое там счастье для всех людей? Какое благо для страны? Ты о чем вообще? Ты эту страну видела? Ты этих людей знаешь? Да больше половины из них с удовольствием тебе сапог на шею поставят и будут слушать как ты задыхаешься — просто так. Они нас ненавидят аж до коликов, если бы не магия, не вооруженные отряды, не защита Императора — нас бы растерзали на кусочки раньше, чем ты «Ой!» успела бы сказать. Страна? Ты этих бюрократов из Комиссии видела? Ах, да ты же еще ни разу Прорыв не закрывала, вот закроешь в первый раз и узнаешь. Родовые обиды? Да у нас и в семье обиды почище бывают, между родными братьями и сестрами!

— Ты цинична. — говорит Вериока, все еще держа руку протянутой для рукопожатия: — но это ничего. Главное, что я верю в это.

— Во что ты веришь? В то, что маги-аристократы во всеобщее благо стараются, а простолюдины благодарны им за свое спасение? В то, что чиновники делом занимаются и взяток не берут? В то, что бюрократы за службу и спасение отечества стараются? В то, что вообще возможно объединить аристократов, среди которых даже брат на брата идет ради наследства в три гроша? Ты, наверное, еще веришь в то, что валькирии созданы только для того, чтобы свет и добро нести и Прорывы закрывать, а не политическую власть и влияние Лопухиных увеличить? Или что, если нищему на улице сто рублей дать, так он пьянствовать перестанет? Верочка, ты наивная дурочка! — встает со своего места Ай Гуль и упирает руки в бока: — ты просто не жила никогда нормальной жизнью! В Европе она обучалась!

— Хорошо. — вздыхает Вериока и опускает протянутую руку: — хорошо. Не хочешь — не надо. Не веришь в меня — не надо. И не надо думать, что я не знаю о чем ты говоришь. Я прекрасно знаю про Лопухиных и Орден Святой Елены. И про бюрократию. И про интриги в правительстве и при дворе. Так ведь речь как раз о том, чтобы с этим бороться! Чтобы преодолеть! Чтобы чиновники и высшая знать прекратили государство наше на лоскутки как одеяло рвать, ослабляя его! Ну не хочешь и пес с ним. Хотя бы с Волконской помоги. Она сидит в Петропавловке неправильно, несправедливо и ты это знаешь.

— Она опасна для окружающих. Даже если это несправедливо. Она — ходячая бомба. — говорит Ай Гуль: — тут дело не в справедливости, а в безопасности.

— Потому я и расстроилась, что жена Володи сегодня не пришла. — вздыхает Вериока и садится на место: — ее присутствие бы здорово помогло. Как пример, понимаешь? Если она так легко может людей из Серого Лабиринта вывести, то…

— Ты не понимаешь, о чем говоришь! — взрывается Ай Гуль: — то, что может она… Володя! Скажи ей! — поворачивается она ко мне: — скажи ей, что это невозможно!

— Почему же? — задается вопросом Вериока: — Володя, твоя жена, эта славная девушка Акай — она же может выводить людей оттуда! Она делает Волконскую безопасной! Если кто пропал рядом с ней — поехали и Акай привели, вот и все. Мы вернем девушке ее жизнь! Ты вообще понимаешь, насколько ужасны стазисные камеры в Петропавловской крепости? Там люди за месяц седеют!

— Акай это не выход! Она… неконтролируема еще больше, чем Волконская! — заявляет Ай Гуль: — Володя, ну скажи ты ей!

— Да почему? Она же человек в конце концов! И вполне себе вменяемой и милой выглядела. — недоумевает Голицына, а я понимаю затруднения моей кузины. Не может же она сказать, что Акай — не человек вовсе. Может и