Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Но я чувствую…
— Эти волосы собрались меня удушить, Ральф…
Я смел волосы. Затем, после долгого молчания, сказал:
— Я думаю, не поменять ли мне имя.
Мистер Уйнески вздохнул. Разомлевший клиент по-прежнему не подавал признаков жизни.
— Мальчуган, с тобой сегодня что-то не так?
— Это не со мной. Просто имя — из рук вон. Только послушайте: Ральф. — Я прорычал еще раз: — Р-р-ральф.
— Да, с музыкой арфы точно не спутаешь…
— Просто какая-то шальная собака. — Я покосился на дверь. — Прости, Пес.
Мистер Уйнески глянул вниз.
— По-моему, его это совершенно не трогает.
— Ральф — это так тупо. Сегодня же поменяю.
Мистер Уйнески задумался.
— Юлия на Цезаря? Александра — на Великого?
— Да какая разница! О, мистер Уйнески, помогите мне, а? Найдите мне имя…
Пес внезапно сел. Я выронил метлу.
Вдалеке на горячий шлак железнодорожной станции медленно выползал поезд — само великолепие, сплошные пожарные сирены и движущиеся поршни, и лето на железном брюхе горит жарче, чем в окрестных полях.
— Вот он и прибыл!
— И убыл, — откликнулся мистер Уйнески.
— А вот и не убыл!
Теперь уже мистер Уйнески едва не выронил ножницы.
— Черти полосатые! Да он тормозит, этот треклятый поезд!
Мы услышали, как поезд остановился.
— Пес, сколько пассажиров сошло? Быстро!
Пес гавкнул. Мистер Уйнески беспокойно заерзал.
— Наверное, мешки с почтой…
— Нет… Это человек! Он налегке. Багажа у него совсем мало. Идет к нашему дому. Могу спорить, у бабушки будет новый постоялец. И займет он пустую комнату, как раз рядом с вашей, мистер Уйнески! Верно, Пес?
Пес залаял.
— Эта собака слишком много болтает, — с неудовольствием заметил мистер Уйнески.
— Я мигом, только гляну разок. Ну пожалуйста, мистер Уйнески!
Далекие шаги вот-вот затеряются на жарких пыльных улицах. Мистер Уйнески дрожал.
— …пошли прахом все мои надежды, — едва слышно пробормотал парикмахер и добавил печально: — Ладно, Ральф, иди.
— Только не Ральф!
— Как-там-тебя-звать… сбегай посмотри и возвращайся… с плохими вестями.
— Ой, спасибо, мистер Уйнески, спасибо!
Я побежал. Пес помчался за мной. Вдоль по улице, по аллее, задворками — и вот мы притаились в папоротниках у бабушкиного дома.
— Лежи, приятель, — шепнул я. — Приближается Событие, чем бы оно ни было!
По улице, а потом по дорожке, ведущей к дому, и дальше, по ступеням, легко, как на прогулке, шагал незнакомец. Он так помахивал тросточкой, у него был такой ковровый саквояж… и длинные, каштановые с сединой волосы, и серебристые усы, и бородка клинышком… Изысканность просто порхала вокруг него, как стая пташек.
На крыльце, среди гераней в горшках, он остановился, обернулся и принялся изучать Гринтаун.
Может быть, он слышал гудящее вдали насекомое — шум парикмахерской, где мистер Уйнески, будущий его враг, предсказывает судьбу по шишкам на головах, над которыми жужжит своей электрической машинкой. Может быть, он слышал даже, как в безлюдной библиотеке, где золотая пыль неторопливо плавает в солнечных столбах, чья-то рука быстро скользит по бумаге, шуршит, постукивает пером о дно чернильницы, зачеркивает и снова пишет… Тихая женщина роется в книгах, как большая одинокая бабочка. Ей тоже предстоит стать частью жизни незнакомца, но пока…
Пришелец снял высокую блекло-зеленую шляпу, вытер лоб и, глядя в жаркое слепое небо, проговорил:
— Привет, парень. Привет, Пес.
Мы с Псом восстали из папоротника.
— Черт! Как вы догадались, что мы здесь прячемся?
Незнакомец заглянул в шляпу, словно там у него лежал ответ.
— В прошлом воплощении я был мальчишкой. А в предыдущий раз, если память мне не изменяет, я был чуть больше, чем обычным счастливым псом. Но!.. — Трость ткнулась в табличку на крыльце, обещавшую «Комнаты с пансионом». — Эта надпись не обманывает, как ты считаешь?
— Лучшие комнаты во всем квартале, сэр!
— А кровать?
— Матрасы такие, что можно три раза утонуть от счастья.
— А постояльцы за обедом?
— Разговорчивые, но в меру.
— А как кормят?
— Горячие булочки каждое утро, персиковый пирог в обед и слоеный торт на ужин!
Незнакомец вдохнул и выдохнул восхитительный запах.
— Да тут и душу продашь!
— Прошу прощения?! — Бабушка уже стояла возле двери и хмурилась, разглядывая гостя.
— Не больше чем общепринятое выражение, сударыня. — Незнакомец быстро повернулся к ней. — Я не имел в виду ничего антихристианского.
И вот он уже внутри и говорит не переставая, и бабушка тоже говорит, а он пишет и размахивает пером над регистрационной книгой, и мы с Псом тоже внутри, затаив дыхание, читаем по буквам:
— Ч… А…
— И вверх ногами читаешь, приятель? — весело окликнул меня незнакомец, обмакивая перо в чернила.
— Да, сэр!
Он продолжал писать. Я продолжал читать:
— …Р… Л… Ь… З… Чарльз!
— Верно.
Бабушка заглянула в регистрационный лист.
— О, какой прекрасный почерк.
— Благодарю вас, сударыня. — Перо заскрипело снова. И я снова декламировал по буквам:
— Д… И… К… К… Е… Н… С…
Вот тут я запнулся и замолчал. Перо тоже смолкло. Незнакомец наклонил голову и, прищурив глаз, принялся разглядывать меня.
— Ну-ну? — поддразнил он. — И что же получается?
— Диккенс! — воскликнул я.
— Хорошо!
— Чарльз Диккенс, бабушка!
— Спасибо, Ральф, я еще не разучилась читать. Приятное имя…
— Приятное? — Я разинул рот. — Великое! Но я думал, вы…
— Умер? — Незнакомец рассмеялся. — Нет. Жив, как видишь, прекрасно себя чувствую и рад встретить знатока, ценителя и друга-читателя!
И вот мы поднимаемся по лестнице (бабушка несет свежие полотенца и чистые наволочки, я, отдуваясь, волоку саквояж) и встречаемся с дедушкой — что твой дредноут, следующий встречным курсом.
— Дедушка! — Я так и впился глазами в деда, чтобы не пропустить растерянности, которая вот-вот должна отразиться у него на лице. — Позволь представить тебе… Мистер Чарльз Диккенс!