За срыв научного плана этот «врач» на две недели отстранил проштрафившихся коллег от операций, пообещав, что при повторе ситуации со ними расстанутся без всякого сожаления. По моему мнению, для таких врачей не существует морально-этических проблем при смерти пациента по их вине или по вине врачей, которыми они руководят. Они считают эти смерти закономерными, платой за дальнейшее развитие науки и прогресса. Одна потерянная жизнь во имя научных изысканий спасет много десятков других. Эта категория врачей, на мой взгляд, самая опасная. К сожалению, их становится все больше.

К сожалению, доминация подобных врачей становится все более очевидной.

Яркие, отлично срежиссированные презентации на телевидении, в социальных сетях, съезды и научные конференции породили новую генерацию шоуменов от медицины. Говоря правильные слова, демонстрируя свою эрудицию и тонкий юмор, они становятся крайне популярными в массах. А когда приходится сталкиваться с реальным больным и с реальной больничной жизнью, результат оказывается плачевным.

В то же время врачи с плохими знаниями так же опасны. А главные врачи и заведующие отделениями, когда они не соблюдают в должной мере санитарно-гигиенические нормы, не обрабатывают в полной мере реанимационные отделения и операционные, разве они не становятся причиной смерти многих больных от гнойно-септических осложнений, тем самым превращаясь в серийных убийц? А нехватка медикаментов в стационарах и поликлиниках, отсутствие препаратов для лечения онкологических больных, централизованная закупка некачественных дженериков, разрушение системы медицинского образования – не превращает ли все это руководство Министерства здравоохранения уже не в серийных убийц, а в участников геноцида? Как ощутить эту тонкую грань, чтобы повально не обвинить всех причастных к современной российской медицине в соучастии в преступлениях?

Ну а теперь мы подошли к самому страшному для меня.

Нет, я не считаю себя святым. Я расскажу тебе о своем комплексе вины и своих преступлениях. И как я с этим живу.

Ты помнишь, что моя карьера врача анестезиолога-реаниматолога начиналась в маленьком сибирском городке. Жили там в основном шахтеры. Вокруг города – глухая тайга, со множеством лагерей для заключенных и воинскими частями. Наша центральная городская больница обслуживала порядка ста пятидесяти тысяч жителей города и прилегающих к тайге поселений. Наше отделение реанимации-анестезиологии состояло из заведующего, четырех врачей и тридцати сестер-анестезисток и сестер реанимационных палат.

Мы обслуживали не только наш стационар, но еще и роддом, и детскую инфекционную больницу. И на все это пять врачей анестезиологов-реаниматологов. Одним из них был воспитанный и интеллигентный парень, Алексей, который все время мечтал перейти в рентгенологическую службу и только ждал момента, когда освободится ставка рентгенолога. По договоренности его тещи с нашим главным врачом, место ему было гарантировано, так как теща Алексея Семенчихина была директором самого большого продуктового магазина нашего городка, а по важности занимаемого ею поста в иерархии элиты города она стояла на одной ступеньке с первым секретарем горкома КПСС. Алексей же был неплохим парнем – он заканчивал интернатуру по анестезиологии-реанимации в Томском университете. В интернатуру проходили или те, кто на протяжении лет четырех-трех посещал СНО (студенческое научное общество) по анестезиологии, имел хороший средний балл, или по блату. Алексей наверняка был блатной, тем не менее знания он получил хорошие, да и мануальные навыки у него были в порядке. Поработав несколько лет в нашем городке практически без выходных, в окружении, мягко говоря, странных коллег, он понял, что повышенная зарплата анестезиолога-реаниматолога ни в коей мере не компенсирует адское напряжение и бесконечное число бессонных ночей. Рентгенология была самая крутая профессия, и попасть туда могли только избранные. Алексей, женившись удачно, по любви, попал в круг избранных. Мечта о рентгенологии стала осязаемой. Я же, закончив интернатуру, распределился в самый лучший и самый красивый город Хакасии и Горной Шории. По причине того, что я мечтал о многопрофильной работе анестезиолога-реаниматолога, я решил поехать со своей женой и детьми в этот славный город шахтерской славы и горнолыжного спорта.

Заведующий нашим отделением, Вячеслав Станиславович Лешковский, был невероятно эрудирован, талантлив – профессионал высочайшего уровня. Он обладал прекрасной памятью, энциклопедическими познаниями в патофизиологии, анатомии, биохимии, да практически во всех фундаментальных основах нашей специальности, прекрасной техникой всех анестезиологически-реанимационных манипуляций и операций. Ему тогда было уже за сорок. Ростом Вячеслав Станиславович был метр шестьдесят, невероятно худой, с орлиными чертами лица и светлой, вечно взъерошенной шевелюрой – он носился по стационару как заведенный и практически жил в отделении.

К нам он приехал из Новокузнецка, где работал на кафедре анестезиологии-реаниматологии в Институте усовершенствования врачей. Причина такой резкой смены места работы была самая распространенная – запойный алкоголизм. Слава, как мы его звали, вне запоев был нормальным человеком. Он прекрасно играл в шахматы, знал и любил художественную литературу, музицировал на скрипке. Зная свое интеллектуальное и профессиональное превосходство, он был резок в своих мнениях и не терпел тупых аргументов, но к обоснованным возражениям прислушивался. Хотя последнее слово оставлял всегда за собой. Сын сосланных поляков, он ненавидел советскую власть. Но начмеда и партийного секретаря нашей больницы, Аду Тихоновну Меркурьеву, он уважал и, наверное, только ей беспрекословно подчинялся. Она была настоящим врачом, любила больных, уважала коллег. Постоянно находясь в курсе всех событий, происходящих в нашей больнице, она никогда не повышала голос и очень грамотно решала все проблемы. Внешне и манерами поведения она была очень похожа на нынешнюю Ангелу Меркель.

Главный врач, общий хирург по специальности, по фамилии Шевчук, был полной противоположностью Ады Тихоновны. Высокий, худощавый, с вечно недовольным лицом, он разговаривал с врачами высокомерно, и, невзирая на возраст, всегда обращался ко всем на «ты». Его не любили, и его боялись. Конечно, дальше нашего городка ссылать врачей уже было некуда, но перевести, например, травматолога или хирурга на месяц-другой врачом на «Скорую помощь» он мог спокойно. А еще – объявить выговор, не дать защитить категорию, лишить премии – все это тоже было в его власти.

Ада Тихоновна всеми силами пыталась нивелировать его негодяйство, но, к сожалению, не всегда удавалось. Слава же, при своей сбитой алкоголем планке самосохранения, мог один позволить себе прервать речь главного врача на утренней пятиминутке или на его обходе фразой вроде: «Товарищ Шевчук, прекратите нести бред, вы совсем не ориентируетесь в данном диагнозе и патогенезе развития патологии у этого больного». Далее Слава читал короткую лекцию о симптоматике, диагностике и тактике лечения конкретного пациента. Шевчука от ненависти и злобы, казалось, в этот момент разорвет на части. Но с этим конкретным подчиннным он ничего сделать не мог. Слава был велик, и только благодаря ему, при острой нехватке анестезиологов, город не знал проблем с анестезиологическо-реанимационной службой. Тем более у Славы были прекрасные связи с учеными Кемерова и Новокузнецка. Короче, Шевчук его боялся. И наверняка ждал случая, чтобы уничтожить.